Сеня Уставший по просьбе форумчан, Проза лагерная Опции

[senyasevast@mail...]

Добавлю, что книгу вы можете теперь заказать и у нас на сайте http://shop.svidanok.net и даже со скидкой, если введете при оформлении код tyuremnet.
Что я думаю о книге, я написал там же на сайте.

доктор! Благодарю. Не прощаемся. С сердечной признательностью и уважением.
А здесь чисто отрывок из романа.

Реальное фэнтэзи: Таганрогская губерния.

Неизвестное прошлое России - 1995, «постсолженицынское». Действительность….
Краткая подборка из повести «Пенитенциариарий – 1».

В этом городке-монастыре Таганрогской губернии (ныне край Донбасса, Малороссия) блатные демоны и демонические блатные шлифуют уши трактовками виртуальных понятий чести и достоинства; здесь парни превращаются в женщин, здесь совокупляются тайно гоблины и черти, тут существуют хомо цвиркающие и рогатые; здесь католическо-православные чётки крутятся шустрыми пропеллерами, и тайно торжествует СПИД, а явно туберкулёз и дистрофия et cetera; здесь есть люди-козлы и люди-львы, а также – другой крупный и мелкий рогатый скот в полулюдском естестве да вплоть до пернатых: от петухов до колибри; здесь взмывают мини-гитлеры к рулю управления, здесь ниспровергаются микро-бонапарты, здесь нет уж всеобщих сучьих войн от великого императора Кобы, а, так лишь, бойни с арматурами, локального масштаба, за легендарный портфель-«руль», за «ярмо ради общего блага; здесь подполковники превращаются в микроцезарей, а их лакеи-шныри в «паханов»-рулей; здесь баптисты, адвентисты, пятидесятники et cetera вербуют дистрофиков, а православные орошают их святой водой; здесь есть новые хохлы да русские и бандерлоги из бомжей, здесь даже есть колумбийские курьеры кокаина и арабские убийцы, здесь... неизвестный, никем не описанный кусок истории российского прошлого…
****************************
Зона давно спала. В бараках сопели, стонали во сне, кряхтели, вскрикивали тысячи тел. Воздух был тяжелый, спертый от нечистых испарений, насыщенный смрадом грязной органики. Сновидения сплетались в причудливый узор, где заточение переплеталось со свободой в нечто одно общее, запутанное и непонятное.
В этом невольничьем монастыре спали в общих кельях бок о бок черти, кэмелы, дотмэны, овцы, козлы, быки, росомахи, шакалы, волки, рыси, тигры, змеи и мыши в чело-веческом обличии. «Архипелаг Гулаг» раскололся на части вместе с папой Союзом, но продолжал свою древнюю жизнь, с тех еще незапамятных времен, когда Иосиф Прекрас-ный, потомок Божьего друга Авраама, был рулем египетской темницы-«академии». И ты-сячи лет спустя, Малороссия имела в своем ведомстве гораздо больше таких «академий», нежели древний Египет. И сколько, сколько здесь этих жутких монастырей, столько же и каторжанских сновидений, в которых нет свободы, нет неволи, а есть некая абстрактная картина в испорченных мозгах. Эти странные сны посещают всех обитателей каторжанского царства, не обходя своим вниманием и «законных» граждан-зэков, и тех, кто живет по ту сторону колючей проволоки.

*********************************
По томящейся в забытьи твари ( от слова творение) вольно гуляли палочка Коха, дистрофия алиментарная, цинга и другие „друзья” социальных бедствий – войн, неурожаев, голода, а в живописном уголке промзоны, на лоне куска настоящей природы, где не было видно ничего, что напоминало бы про лагерь, распространялся запах жареной баранины. Шампуры с кусками мяса зависали над тлеющими углями костра, а будущие участники пира во время чумы зависали на казённых одеялах, раскинутых по высохшей траве. Разливая „Амаретто” по стаканам Доктор, плотный мужчина за тридцаточку лет по сроку жизни, торжественно сказал тост:
-- За тебя, Сеня, малолетнего бродягу, за смелые твои движения по чёрной, воровской, стезе. За каторжанскую солидарность и справедливость, которую ты здесь сейчас олицетворяешь. Конечно, благодаря драгоценным малявкам-запискам от действительных воров в законе российских, про которых тута слыхом не слыхивали. Жахнем!
Когда десять бутылей пойла вошло в желудки собравшейся братвы-семьи нового хохла из рэкетиров, в кровь их и мозги, Сене стало страшно. А Доктор, единственный настоящий крупный рэкетир на всю Малороссию с её 300 лагерями, хлопнул бодро его по плечу:
-- Не ссы в компот – я сам боюсь! Скромный ты пацанчик, нормальный, то бишь не дурак. Держись около меня – и авось выживем до конца срока. Какие нынче понятия, совесть и честь? Забудь, друг мой малолетний. Вокруг страшные камикадзе – больные шизофреники-наркоманы: здесь их называют блатными.
После выпивки пошли обычные разговоры, без разницы где это происходит в тюрьме-зоне или на воле, и Доктор гпркнул во всё горло:
-- Ща вызовем сюда нашего суперского Поэта! Это талант! Увесь российский шансон от Шуфутинского до Мишани Круга – нервно курит в стороне! Ты, Сеня, всё-таки, бывший студент, типа культурный человек! Тебе нужно услышать нашего Поэта.
По мановению пальца Доктора были посланы курьеры за стихотворцем. Через двадцать минут пришли вести: Поэт пропал....
... Утром Сеня очнулся с похмелья в зоновской библиотеке. Его курировали серьёзные акулы этого городка-монастыря, и главным куратором был козырь Доктор. С экрана телевизора «Тошиба» сочилась речь о рыжем президенте Кучме, его о политической популярности, а глаза молодого протеже таинственного воровского мира наблюдали в окно иное синема, немое и черно-белое. Из санчасти трефовые подшнырки, «медбратья» и зэков, тащили серо-пепельные, босые трупы и клали их в кузов грузовика. Тощие дряны были похожи на несуразных застывших кукол для игрищ неведомых чудовищ. После цифры 10 сенин пересчёт сбился…
**************************************
А Поэта долбила в это время только одна мысль:”Как прорваться к Доктору сквозь мусорское сито?” В камбуз он вошёл самым последним из отряда. Зэк надеялся, что гайдамаки как обычно, тоже нырнут в дурманящую атмосферу кишкоблудного анти-храма. Однако, менты не появились. Он кинул косяк из-за дверей и увидел, что казаки трекают-базарят с незнакомым зэком.
От камбузной вони исхудавшую плоть поэта затошнило. А зал столовой бил по ушам кувалдой постоянных децибел. У-у-уууу – нагнетающе гудело в голове. Пустой желудок поджурчивал всеобщему гудению. Обоняние адаптировалось к местному «аромату», и тошнота сменилась кричащим чувством голода. Казалось, при сглатывании слюны, что живот прилипнет к хребту. И черный кусок хлеба Поэт проглотил бы с большим удовольствием, чем в былое время самые изысканные блюда. Пот ручьями струился по телу. Зэк чувствовал, что с промокших трусов по ногам текут ручейки. Сейчас контролёры-менты зайдут, думалось зэку, но он будет стоять в хвосте вонючей очереди, потому что голод сделал его своим рабом.
Поэт был год назад золотым пацаном в свете неписаного воровского закона. Но о таковом законе он только слыхивал краем уха. Пару раз информация о его изобретательных преступлениях просачивалась через наводчиков, и к нему подъезжали внушительные громилы на дорогих иномарках. За долей на общак. Эти минутные встречи и были единственным касанием Поэта к воровскому закону. Хотя, для нищего населения Донбасса, сумы он отстёгивал астрономические. Но Поэт тогда не жалел эти тысячи долларов, ибо жизнь, здоровье и свобода цены не имеют. И удачливый вор, кидало и мошенник красиво прожигал жизнь. Как денди лондонский одет, входил он в „наркоманский свет”. За суточной дозой. Рестораны, такси, девочки – джентельменский набор повесы-везунчика – присутствовал в жизни так часто, как для простого обывателя бритьё.
По масштабам добытого преступным путём и растрыньканного на удовольствия Поэту не было равных не только в ИТУ 319/22, но и на сотнях украинских зон. Но сейчас он стоял в смрадной очереди за пайкой и был сдобной булочкою для лагерных мурен, преступления которых были смехом против послужного списка Поэта.
Бывшему „денди” было отвратительно ходить в строю чертей, было в падлу иметь ежедневное общение с простецкой публикой „от сохи”. Но выхода не было: условия жизни диктовали обстоятельства. Поэт смотрел на чертячий коловорот столовой и был исполнен презрения к себе за факт свого присутсвия в этом бардаке.
В общей очереди стояли петухи. Опущенные получали пайку из того же окна, что и „мужики”. Более того, гребни кушали из посуды, которая служила и мужикам. Это было хитроумное введение майора Собаки-Конченко, которым старший опер очень гордился. Получалось, что стоит зэку воспользоваться своей законной пайкой в столовой и он автоматически выбывает из обоймы „порядочного сословия”. Ибо как может „порядочный” хлебать баланду из одной шлемки-чашки-тарелки с педерастом? О какой чести может идти речь, ежели ради кишки готов человек в дёсна целоваться с членососом? Кумовская выдумка ещё не набрала всех оборотов. Из-за коррупции, воровства и разгильдяйства, царящих в зоне-кильдыме. „Порядочные” выкупали у камбузного пирата законное питание сухим пайком. Жратва готовилась на электроплитах в барачных джунглях, и „братва”, злая кодла наркоманов-камикадзе, не контачилась, оставаясь „порядочной”. Вероятно, пайка порядочного сословия была завышенной, ибо в общих котлах суррогата хватало тысячам ”непорядочных” только для достижения дистрофии. Впрочем, „порядочным” подсоблял босс камбузного пирата, кэп Морозенко, зав. столовой, и свора других мусорков. Бывало, что при свете дня в зону заезжали три „Камаза” с картофаном. Разгружались и уезжали. А по ночи въезжал „Камаз” снова, уже пустой, стоял за камбузным забором некоторое время, и выезжал, уже с неким грузом. По-ходу в картофельную гору ныряли камбузные шныри и подшнырки, мусора и мусорки. Потом брался за дело Гиммлер,главный камбузный пират, босс столовой из зэков, ведя торговлю с „порядочными”, с камикадзе-наркоманами. И до обычного котла доходило столько картофеля, сколько нужно для равномерного угасания человеческого организма.
Поэт имел аналитический склад ума, он уже знал всю эту гнусную кухню. И легче от осознания не было, было ещё хуже.
-- Слышь, Поэт, - улыбнулась ему немытая рожица в юношеских угрях, - сделаю отличный миньетик, по высшему разряду. Всего лишь за первое блюдо. А?
Недавний франт был в шоке, что грязный петух был прижат к нему вплотную напирающими доходягами. Гордость попранная убивала больше, чем голод, вонища, жара и страх.
-- У тебя изо рта воняет, - отвернулся Поэт. – Ты мне инфекцию занесёшь, чушка.
-- А ты дай мне зубной пасты,- улыбалась рожица. – Я шухлядку почищу. А?
-- Отстань.
-- Ну, хоть, кусочек хлебушка, Поэт! Пожалуйста!
-- Слушай, шпидагуз, ну чё ты пристал? Ты, сука, хоть сперму иногда глотаешь. Калории всё-таки. Нашёл у кого хлеба клянчить, у меня-то – нищего поэта-каторжанина.
-- А чё у тебя стряслось? Ты ж вроде нехило стоял, ты же при блатных состоял?
-- Достоялся до очереди камбузной. Если и выживу, то жениться уже, наверное, не захочется. Не стоит у меня уже. Отстань.
Зэки с трясущимися руками несли шлёмки-чашки с баландой. Процесс получения еды был трудным и опасным. Нужно было пристроить где-то на столе первое „блюдо” и бежать за вторым к окну раздачи. В этом и была опасность, ибо частенько первое исчезало без следа в гудящем коловороте. Даром, что пайка пристраивалась с приятелями-знакомыми. Посему несли, в основном, сразу по две шлемки, с эрзац- „борщиком” и с тройкой ложек полукашки на техническом жиру, застывающим прямо на губах. Алюминиевые шлемки пылали жаром, обжигая чёрные, худые руки. Но люди были гонимы жаждой выжить.
У раздачи поднялся шум. Поэт прислушался.
-- Иди на член! Гамадрил поганый, я тебе уже давал пайку! – нагло орал сытый камбузный раздатчик. – Могу пирожок с миндюлями выдать!
-- Ты фильтруй базар! Ты опупел! Я только к окошку подошёл! Ты гонишь! Насыпай жрать! – орал чёрный, чёрный лицом, и телом, и душой, доходяга без возраста.
-- Иди на член! Кишкоблуд! Я щас контролёров маякну!
-- Не гони, брат! Не гони! Я жрать хочу! Не брал я ещё пайки! Не брал честно!
Очередь загудела, покрыв шумом перебранку. Контролёры-менты вошли в толпу, выдернули неудачника и погнали его дубинками к выходу. Подпрыгивая от каждого удара, как заяц от выстрела, доходяга скакал в голодное прозябание, в измерение дистрофии.
Многие зэки, очень быстро пожирающие пайку, косились на эту сцену. Они были борцами на приз лагерной Удачи. Удача заключалась в том, чтобы быстрее заглотнуть суррогат и не выйти из столовой, а втиснуться в хвост очереди к окну Жизни. Сейчас все видели, как Удача отвернулась от „авантюриста”, и переживали за свой зейхер. Быть может, стоило посмаковать вожделенную пищу, растянуть блаженный процесс, а не глотать её нахрапом, ничего не чувствуя, кроме тепла в ссохнувшемся нутре?
Поэт придвинулся к окну желаний. Стоящий впереди зэк бросил на „прилавок” пять сигарет „Прима”, помятых и без фильтра. Раздатчик ловко смахнул их и грузанул двойные пайки в обычные шлемки. Желудок Поэта заурчал. Но что он мог сделать, хозяин шлунка? Он был никем в отработанной системе лагерного бытия. Нельзя было предъявить никому, ибо вокруг был круговорот произвола. В газах рябило. Раздатчик, с лицом невозмутимого Чингачгука, дрыснул Поэту стандартные микро-пайки, от вида которых желудок страдальчески сжался. Ладони бывшего франта ничего тяжелее фомича* в жизни не держали, и жар алюминиевой шлемки для них был невыносим. Поэт обхватил руками сосуд и попёр в кильдым. Но вернувшись с полукашей к выбранному столу, он уже не обнаружил своих эрзац-щей с волоском капусты и обрезком чёрного картофана. Зэки сосредоточенно опустили морды вниз и деловито чавкали. Куда возмущаться, кому кричать? Рот был полон слюны, и Поэт присел, собираясь с мыслями. Обидно сдохнуть в цветущем возрасте! Обидно жить такою жизнью.
Напротив священнодейсвовал красномордый кугут. Уроженец деревни разложил аккуратно порезанное сальцо, лучок. Сыпанул в кипяток, где плавал огрызак капустного кочана, перчику и взялся за деревянную ложку.
Поэт уткнулся в своё блюдо, уничтожил его в 5 ложечных хипков, почуствовав, что взмок от пота насквозь, и пошёл к выходу, который был в другом конце здания по отношению к выходу.
Контролёры сортировали стадо и регулировали движение. Очередной отряд преступников вышел на спринтерскую дистанцию в „дороге жизни”, в шествии к кишкоблудному антихраму. Между тем, Поэт оказался в хитрой шоблочке распоследних доходяг. Десять человек, повязанных общими узами Дикого Голода, действовали, как вещает Уголовный Кодекс, по ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМУ СГОВОРУ. Им удалось усыпить бдительность котролёров-церберов: две аккуратных пятёрки отделились от общей массы и не обратили на себя внимания. Поэт не заметил движуху, ведь она была в направлении этапного барака. Он пулей пристроился к доходягам, не зная их цели и пути следования. Никто из шоблочки не замечал внепланового пассажира.
Поэт хотел было метнуться к своей цели, когда спутники обнаружили желание двигаться по иному маршруту. Но тут нарисовался холёный кэп – ДПНК, знаменитый в МБ Тюбик. И бывший дэнди продолжил путь в чертячьей партии.
В конце концов, он решил не дрочить судьбу и дождаться конца обеда, когда мусорское движение поиссякнет. И лучше всего было находиться при чертячьей гоп-команде. Вскоре гоп-команда достигла конечной остановки своего похода. Это была зоновская помойка. Без слов и лишней суеты люди рылись в отбросах и разного рода хламе. Поэт сначала не понимал действий своих спутников.
В тучах поднятых мух – жирных, лоснящихся, зелёных – люди обсасывали, пытаясь разжевать кости-мослы животных. На камбузе готовили мясо, привезённое, как говорил вездесущий зэковский люд, с каких-то военных или партизанских складов, законсервированных то ли при Хрущёве, то ли при Брежневе. Это мясо когда-то плавало в шлемках-тарелках тонкими полосочками, оно рассыпалось, когда варилось. Но десятка зэков помнила о нём. Мозги на голодный желудок работали ясно. И после логоических рассуждений они решили найти на помойке выброшенные с камбуза кости. Кости животных, убитых многие годы назад. И вот логическая цепочка соединилась, и счастливые люди вгрызались шатающимися зубами в кости, пахнущие в жаре смесью мертвечины и гнили.
Поэта вырвало, он тупо смотрел на кучку кашки под названием дробь-16. Он уже слыхивал, что на эту помойку частенько заглядывают опустившиеся. И знал, что мусора делают сюда рейды, „беспокоясь” о здоровье заключённых. Надо было бежать! Он оторвал взор от своей блевотины и увидел бегущих ментов-казаков. Дальше сознание фиксировало лишь боль тела, да некоторые возгласы из солнечного пространства:
-- Уй , подлюги! Скоты! Твари! Гамадрылы хуже петухов!
Зэков пинали, били, волокли по асфальту к вахте. Под избиение Тюбик вещал какие-то истины и учил жизни. Наконец, среди калейдоскопа криков и картинок Поэт ткнулся в железную решётку.
-- Пришли, ублюдки! – весело оскалился молодой деревенский паренёк в сержантских погонах, уроженец Таганрогской губернии...
…--О, Поэт нарисовался! – заорал во всё горло суперрэкетир Доктор и выбежал из апартаментов.
Сеня не смотрел на переговоры Доктора с ментами, он общался с присутствующими в библиотеке. Чёрт возьми, колумбиец-католик Риккардо! Кокаин? Интерпол? Что? Хайсам хадж Мохаммед, мусульманин, араб? И вы здесь, друзья по-несчастью, студенты советских институтов?
Обратно забежал Доктор:
-- Менты будут щемить бедолагу Поэта!!! За мусорского руля сейчас подполковник Гадов – вариантов нет: ублюдок фашистско-колхозный.
Сеня ещё раз осмотрел аудиторию, с похмелья было хреново.
-- Риккардо, ты же колумбиец – нет коки, а?
Среди разных возмущений Риккардо протянул Сене белый порошок.
-- Тебя сгноят! – заорал Доктор. – Сенька, мальчик, приди в себя!
Сенька вдохнул в лёгкие наркотик и постоял с минуту, рассматривая своих новых сотоварищей. Потом заорал в окно:
-- Поэт! Братуха!
И глаза страдальца схлестнулись со взглядом Сени, и понял – там внизу он самый, лишь только при других обстоятельствах.
-- Мой выход! – провозгласил Сеня.
-- Ты сдохнешь в наручниках, - прошептал Доктор, а вся компания ожидала действа.
***********************************************************************
Толпа дистрофиков тупо глядела на парня, вышедшего из здания, где располагались зоновские швейные, актовые залы и библиотеки. Он был одет во всё чёрное: джинсы, рубаху, туфли от допотопной «саламандры». Для тысячи страдальцев это был дух, вольный гражданин, существо из иного мира. Для себя «дух» был вероятным терпилой от мусорского беспредела. Ну. а там – как карта ляжет?
Сеня вынял острый ширпотребовский ножичек-выкидуху, закатил рукава рубашки и заорал:
-- Где тут Гадов? Где этот сцуко-ДПНК? Щас я буду труп! О, где же Солженицын?! Александр Исаевич?! Он бы заценил! Но он на участке в Америке, и хотел щемить таких, как я, в качестве бугра! Я режу себе вены, менты! И ещё с десяток зэков порежет их со мной! Нехай вас комиссии дрочат, а я жить не хочу в вашей мутнее!
И взглянул вверх, в окна библиотеки. И компания метнулась вниз.
--Отпустите Поэта, мы хотим услышать его творения.
Поэту втиснули коку… и услышали…
Но это следующий рассказ. О поэмах, судьбах и временах

[Dzhao]

Сеня, приветствую Вас !
Перечитал все Ваши труды. Перед этим прочитал весь сайт Виталия Лозовского. Много интересного и полезного подчерпнул, из прочитанного. Но у Виталия более энциклопедичное повествование, с которым не поспоришь. Спасибо ему огромное. У Вас более оригинальный и художественный слог. Есть экспрессия, экстрим и неоднозначные темы. Но, мало будней. Мне интересно узнать от Вас, о жизни русских З К, от шконки - до рабочего места.
Мне много рассказывал о Вас и о «Докторе» мой шеф, Владимир. Вы с ним отчасти знакомы по переписке. Он ушел с форума, а мне посоветовал для диссертации четырех человек.
Естественно Виталия Лозовского, Вас – Сеня, Поли-карпа и Кати. Есть еще Edos , MaryJane, и еще несколько личностей, сразу не вспомню.
Большая просьба, ответить мне на почте.
С Уважением, Dzhao.

[senyasevast@mail...]

Сеня, приветствую Вас !
Перечитал все Ваши труды. Перед этим прочитал весь сайт Виталия Лозовского. Много интересного и полезного подчерпнул, из прочитанного. Но у Виталия более энциклопедичное повествование, с которым не поспоришь. Спасибо ему огромное. У Вас более оригинальный и художественный слог. Есть экспрессия, экстрим и неоднозначные темы. Но, мало будней. Мне интересно узнать от Вас, о жизни русских З К, от шконки - до рабочего места.
Мне много рассказывал о Вас и о «Докторе» мой шеф, Владимир. Вы с ним отчасти знакомы по переписке. Он ушел с форума, а мне посоветовал для диссертации четырех человек.
Естественно Виталия Лозовского, Вас – Сеня, Поли-карпа и Кати. Есть еще Edos , MaryJane, и еще несколько личностей, сразу не вспомню.
Большая просьба, ответить мне на почте.
С Уважением, Dzhao.

дорогой ДРУГ1 РАД вас приветствовать. ХОТЯ и Ваш "ник" меня в восторг совсем не прииводит. И Ваше предложение про общение. Совсем недавно приглашал на днюху человек, присутсствовавший чисто по Тюрьмам на коронациях и раскоронациях. Лично я не посчитал нужным там общаться. Это совсем не шутки и не стебалово. Это суровый реал, мля , житухи скорбной.
Если у тебя есть вопросы по житухе каторжанской, или ещё по чём... то пиши мне и и спрашивай... Я считаю себя серьёзным человеком... [email protected] Пиши. Пообщаемся. А твоё телеграммо мне ни в красную армию, ни в белогвардейскую. Я общаюсь с людьми и пацанами со всего Постсовка. Да такуое общение бывает, джпже по инету!!!
Это, Друг, тебе, со мною связываться ЗА СЧАСТЬЕ. И пока ещё я такую возможность даю нормальным пацанам, людям и человекам.
А по тебе, май франд, смотрю, и уже нечто вижу. Кабы Ты хотел, то уже бы пообщались... Чкерез этот сайт со мною конкретно , лицо к лицу, пообщались НИЧТЯК порядочные пацаны и люди. О отом-о сём, "жилав-былав."
Будет желание - отпишешь. Только, дорогой друг, ты перепутал "тему". Тебе за счастье со мною списываться, и спрашивать и т.д. Но не мне))))))))))))))))))))))))
Короче.
С уважением,
с симпатией
суперСеня суперподуставший

дорогой ДРУГ1 РАД вас приветствовать. ХОТЯ и Ваш "ник" меня в восторг совсем не прииводит. И Ваше предложение про общение. с симпатией
суперСеня суперподуставший

Прогон* - открытое письмо от Воров или лиц, ими уполномоченных, адресованное всем порядочным арестантам. Как правило, эти послания содержат в себе указания по поведению в неволе и рекомендации по взаимоотношениям арестантов.
__________________________***__________________________________
…Пустяковая пресс-хата: адаптация к экстриму.

…В Советском Союзе не было ироничных гримас «правозащитных организаций», и никто из юридических лиц даже не пытался изобличить, открыть «миру» существование пресс-хат в советских тюрьмах. Это уж потом пошли сизифовы труды по обнаружению «беспредельных» камер, уже в российских тюрьмах. И, разумеется, самая популярная версия такова, что контингент любой камеры может быть собран за пять минут и расформирован за две минуты. И, мол, ни на одной двери из миллиона камер не будет маячить рекламный щит – «Пресс». И никто из прошедших через душевное и физическое опускалово не захочет давать интервью, да и бороться официальными путями потом не с чем. Не с ветряными же мельницами? Ведь, «все концы уходят в воду», а участники событий рассеиваются в призрачных просторах многогранного бытия. Тем паче, что обыкновенно ломается пассажир вагона-«Прэсс» из тюремного состава-эшелона…

…Михаила сначала вели коридорами глухими, с дверями-крышками камер-гробов по обеим сторонам. Потом, после лязгающих решёток, начался коридор с окнами на одной стороне. Зелень листьев на деревьях показалась Михаилу необыкновенно яркой.
--Старшой, - обратился он к зелено-мундирному провожатому, протягивая ему пачку сигарет «Опал», - если не спешишь, то постоим минутку?
Ровность голоса арестанта, уверенная его интонация подействовали на вертухая, и он молча остановился. Михаил не думал о том, что воздействовал на больную психику тюремщика, и совершилось редкое для таких учреждений действие. Мысли были о том, чего от него хотят власти. Как выкарабкаться из цепких лап следствия?
Через минуту пара двинулась дальше. Прежние сокамерники презентовали Михаилу сумку и необходимое тюремное «насущное»*. В их глазах читалась надежда на какую либо встречу, хоть в этих стенах, хоть за ними. «Тюремный гид», Санёк, был вызван к адвокату за час, когда Михаилу объявили: «С вещами на выход».
И уж третий раз за свою короткую арестантскую жизнь Михаил фиксировал взглядом яркую полосу света, рванувшую было в полумрак камеры из коридора, но тут же сломавшуюся и пропавшую. Дверь за спиной Михаила громко захлопнулась. Мерзко заскрежетал дверной засов и замок, бухнув по листовому железу, завершил процедуру пополнения жильцов хаты «N» в СИЗО - «Б.Т.». Но шаги охранника в коридоре теперь слышны не были. Потому что стиснутое бетонное пространство камеры воздействовало на ушные перепонки подобно какому-нибудь рабочему цеху. Только здесь шум производился не механическими автоматами, а голосовыми связками человеческих организмов.
Резкий, всеобъемлющий запах людских экскрементов и гари ударил по обонянию и резанул глаза. Михаил взглянул влево: на дальняке, туалетной дючке, вовсю тужился серый туземец. Тлящая перед ним вата из тюремного матраса служила «освежителем воздуха».
Омерзение заполнило сердце, и сообща с отвращением они заставили «мотор» заколотиться быстрее. Раздражение, ненависть и бешенство заполыхали внутри чёрным огнём.
Сквозь душное марево периферическое зрение отметило невообразимое движение насекомых по стенам и полу. Косяки тараканов казались штучными, неорганическими механизмами, двигаясь угловато, неуловимо истерически.
Сознание функционировало в режиме экстрима, отстраняясь от действительности и одновременно давая исчерпывающий «диагноз» каждому штриху окружающего мира. Это было особенное состояние сознания, открывающееся у человеков в тюрьмах. Удивительное дело, но факт, что через некоторое время почти все арестанты всех времён забывают всю ту массу своих чётких переживаний, которые испытывали в моменты тюремных экстримов. Обычное осознание возвращается на круги своя, и осознание экстрима оказывается за некой недоступной дымкой среди микро-ноосферы человеческой единицы. Тем паче, что во многих тысячах случаев человеческое сознание заботливо стирает воспоминания о чувствах, испытуемых при унижениях духа, души и тела…
Кишели перед глазами светлые людские тела в грязных трусах. Вонючие язвы гниения и набухшие татуировки слились в общий смердящий орнамент. Это живое, хаотическое переплетение напомнило вдруг шевеление белёсых червячков на разлагающейся падали. Однако здесь запахи были ещё отвратительнее, а движение было гораздо более бурное, и от него флюидами, невидимой, мощной, психически ощущаемой волной, исходила латентная угроза.
Бритоголовая, худая особь всплыла из мерзкого, зловонного хаоса перед Михаилом. Мышечный корсет её черепа задвигался в гримасах, рождающихся в кипящем котле ехидства, подлости, жестокости et cetera. Серо-жёлтое лицо горело полубезумием, а рот исторг крик:
--Гля, гля братва: к нам бобёр заехал!
Камерный гул поутих, и откуда-то из подрешёточных пространств прохрипел голос:
--Сюда его, на вертолёт*.
--Давай, давай! – прошипела бритоголовая особь. – Шевели копытами, на доклад к братве!
Михаил без всяких словесных формулировок мгновенно проанализировал, что едва он вступил в камеру, его ставят в низшее, подчинённое положение. Это понимание отравляло. Уже только в этом было унижение, и рождался внутренний протест. Однако, какие либо конкретные выходы в голову не приходили. И Михаил, в который раз отрешаясь от действительности и от прежнего своего «Я», действовал интуитивно.
Он начал протискиваться сквозь вонючую органику. В конце концов, нужно было отойти подальше от запаха дерьма и гари, режущих глаза.
Братва оккупировала два «купе» из шконок. Свободного места, чтобы присесть, не было. И Михаилу пришлось стоять, что снова психологически подразумевало: позвавшие его - из высшего сословия собранного общества. Среди местных блатных не было особенно крепких и мощных. Их физические параметры были такими же, как и остальных обитателей хаты. Лишь один парень, сидящий под решкой на корточках, обладал торсом, который когда-то «дружил» с железом. Но было видно, что этот парень уже давно в тюрьме, и былая тренированность ныне не презентовала вид его обмякших мускулов.
--Кто такой? – с презрением спросил тутошний заправило. – Откуда?
--С хаты «три один», - ровно отвечал Михаил.
--Ага, - протянул с хищной ухмылкой заправило, - значит, тебе не нужно «жевать» параграфы и устав тюремной жизни.
И братва начала обмениваться впечатлениями от первого диалога с вновь прибывшим, смакуя тонкий момент превосходства над ним. Михаил ловил на себе звериные взгляды. Он же стоял в белой рубашке от фирмы «….», в брюках костюма, держа в руке пиджак от него, и в туфлях от «…». Рядом стояла сумка-презент.
--Так, а что тебя перевели с «три один» сюда? Выломился, наверно, с хаты, приятель? Не ужился, что ли? Или с прошлым не в порядке?
--Не ломился, со всеми всё нормально, с прошлым всё порядок. Мусора меня перекинули.
--А-а-а! Все мы тут – мудрые! Если что – все стрелки на мусоров! Ну, ладно: с кем был в хате? Что за люди? Сколько времени там был?
Михаил кратко и отрешённо озвучил факты.
--Так-так-так! Это самое… По ночи свяжемся через дорогу с «три один». Пробьём: может, ты – петух, или – проигранный, или – кумовской. Ведь, я не ясновидящий, чтобы со старту такое расшифровать! Если преждевременно расшифровывать, то недалеко до беспредела. Поэтому, будь любезен, приятель, тусанись вон туда, к тормозам, по-нашему – на вокзал. Договаривайся там с чертями, чтобы кости кинуть на шконку, чисто передохнуть. Мы тут, не обессудь, все на нервах – не нужно нам перед глазами маячить. Я – смотрящий за хатой. Знаю Воров действительных. И не хочу беспредела. Мы с тебя даже на Общее ничего пока не хотим брать. Вдруг ты – пидор? Кто знает?
Братва истерически заржала конским табуном.
--А хата здесь – порядочная. Живём чисто по понятиям. Общак собираем. Мы – чисто бродяги – контролируем движуху, соблюдаем понятия, арестантскую солидарность. На крест, на карцер, для Воров – собираем общее, насущное. Всё по совести арестантской. Как положено. Все тут живут по масти по своей. Без проблем и хипежу.
Михаил молча кивнул. Оценив физические возможности «принимающих» и малое пространство для любого движения, он только сам себе улыбнулся: биться в открытом кулачном бою очень проблематично. Поставив презентованную сумку под решку, усевшись на неё, Михаил лениво сказал:
--В падлу мне переться в чертячье лежбище, уважаемые. Я тут себе тихонько посижу, если никто не возражает. Чисто отдохну. Тоже – нервы. Мужик я по масти и порядочный арестант в мире воровском, в мире тюремном, и зачем мне черти? Это, что, - замолодь с вашей стороны? В хате ли тюремной, или на пересылке-транзитке – все должны верить на слово. Разборняки на потом, до выяснения обстоятельств. Чисто по воровским понятиям, железно.
Михаил медленно, по-хозяйски присел на свою сумку, прислонился к стене и закрыл глаза. Местная братва была ошарашена эдакой, здесь ещё неслыханной, формулировкой, и… Вдруг прозвучал истошный крик в хате, и всё внимание обратилось туда.
--Что за кипеж? – ощерился кто-то из братвы на крик.
На вертолёт подтянулся возмущённый, дёргающийся от гнева мужчина лет сорока.
--Да, я прибью этого мудака грязного! – горланил мужчина. – С каких делов эта крыса без разрешения пользовалась моим фанычем* (кружка)?
--А зачем ты его ударил? – спросил бесчувственно Руль. – Рукоприкладство здесь не приветствуется. Все расклады решаются с нами. Какое ты имел право его ударить?
--Но он же – крыса!
--И что? Даже петуха нельзя бить без повода.
--Но крыса воспользовалась моим фанычем без разрешения!
--Крыса – не петух. Не законтачишься. Захотел с неё спросить – обратись к нам. Если каждая овца надумает решать здесь вопросы по своему скудному разумению, то – здравствуй беспредел.
--Но это же – крыса!
--А ты, что - бродяга - чтобы руки распускать по своему произволу?!
Братва улыбалась. Кто-то позвал из столпотворения крысу:
--Митька, а ну сюда бегом, падла!
Паренёк лет двадцати пяти протиснулся к «суду». Ожидая «репрессий» он дрожал, лицо было наклонено к полу. Молодой расторможенный макоед* (наркоман, употребляющий опийный мак) подошёл к «судящимся» на полусогнутых худых ногах, и обернулся к кодлу с краткой речью:
--Когда берёшь чью-то вещь, то нужно спрашивать хозяина. Верно, братва?
Кодла заржала своему соратнику:
--Ну, ты, вася, прямо профессор по жизни в закрытых помещениях!
Вася-макоед кивнул и продолжил:
--Короче! Что кому здесь объяснять? Крыса, конечно, не права: нужно спрашивать разрешение. Но бандерлог не прав ещё больше. Митька, а ну получи с этого чёрта! Я прав, пацаны?
Братва подтвердила правоту «оратора» общим ржанием.
И Митька-крыса изо всех сил, старательно лупил кулаком по физиономии сорокалетнего «истца», не сопротивляющегося, а только уворачивающегося от ударов.
--Бодрее, крысёныш!
--Не халтурь, мышкин папка* (арестантская игра слов)!
--Прикладывайся по-взрослому!
Михаил непроизвольно открывал глаза на крики, и невольно наблюдал движение в порядочной хате. К «проигравшему» высокое судилище выскочил кто-то из братвы и смачно приложился ногой к его ягодицам:
--Ты же, быдло, преподаватель в университете! Куда же тебя погребло? Жаба задушила за кружку? Ты же – конченный!
Из толпы «выдвинулось» с десяток «желающих» соблюдать понятия. Их озвучил двадцатилетний паренёк:
--Братва! Это редчайший зимогор! Разрешите слегка поучить житухе чувака, а?
Кодла истерически ржала, а ответил Руль:
--Разрешаем! Но аккуратно! Для назидания! Санчасть – ни к чему! Разборки с мусорами по порожнякам нам не нужны.
Через пару минут университетский преподаватель, постанывая, пёрся на своё чертячье лежбище. Раскрылась-раскоцалась дырка-кормушка и с продола-коридора торжественно прозвучало:
--Иванов! Принимай передачу!
В хате завибрировал галдёж, к дырке-кормушке резво ринулась пара «блатных». Через множество разглагольствований о справедливости кормушка захлопнулась, и арестант Иванов прошествовал с сумками к центровому кодлу. Движение в камере стало свободное, по «зелёной улице» - вся масса приткнулась по шконкам. Пятидесятилетний арестант, из «инженерного» сословия, радостно шёл к «покровителям». Он подобострастно шамкал, вынимал из пакетов содержимое и рассказывал о природе его «происхождения». «Бродяги» деловито, с озабоченностью крестьян, делили меж собою чужую передачу с воли. По ходу кто-то организовывал обед для «элиты» et cetera.
Разбиралось всё «своим» и на Общее. Под конец «деребана*» Иванов пошёл в свой чертячий закуток с малым пакетиком. С парой пачек сигарет без фильтра, с парой пачек с фильтром, с маленьким кусочком сала, с половиною хлебной булки, с парой носков и трусами. Остальное, в десятикратной пропорции пошло на «братву» и «общее».
--Ты, бродяга Иванов! – ржали бродяги. – Может, непонятки у тебя с кем в хате – так ты нам маякуй! Разведём по понятиям и получишь с «левых пассажиров». Ха-ха-ха! Воры нам отпишут, что всё по понятиям!
Михаил сидел на сумке с закрытыми глазами. Хотелось, очень хотелось что-то сделать в этой ситуации. Не вмешиваясь, ощущаешь, будто лично сам находишься в шкуре унижаемого. Но, увы… Несмотря на все азы от «больших людей» прошлой ночью, он мог только наблюдать и…контролировать себя. Контроль и дисциплина. Другого пока не дано. Он - в новом мире, в иной системе координат, где всё – заново. Сквозь темень от закрытых глаз, Михаил услышал чьё-то возмущение:
--Да, нет! Что за херня! Что же вы, ребята, всё под себя подгребли? Где справедливость?
Все взоры камеры оборотились на выступившего. Это был товарищ Иванова. Братва зашевелилась, из кодлы выдвинулся «оратор», подошедший вплотную к выступившему.
--Чего-чего? Мы – торбохваты? Мы всё себе? Нет, чертило, мы - не себе! Для начала обосновываю! Для тебя, дурака! Когда с тебя будут получать, то, чтобы, ты, мухомор, знал, за что! На крест – надо? Стопудово! На карцер? На Воровское? Нам, бродягам, по децалам! И, после этого – мы негодяи?! Ты, Иванов, -- получи со своего друга чисто по понятиям! А то вы вдвоём будете отрихтованы донельзя! Бля буду - братва своё слово сказала!
Михаил открыл глаза и увидел, как великовозрастный мужчина ударил по лицу своего тюремного друга, человека зрелого, давно возмужавшего на вольных просторах совдепии.
--Ты – халтуришь! – грозным набатом прозвучало из «блатного» закутка.
Михаилу нестерпимо захотелось разбросать все эти смрадные тела своими кулаками. Интуиция же вещала: помимо контроля и дисциплины, должна быть ещё и выдержка. Если сразу броситься биться, то поражение неминуемо. Каковы будут последствия такого фиаско? Кто он такой в этом новом для себя мире? Только контроль себя самого, только дисциплина… Среди криков и посторонних шумов сознание Михаила оказалось в иных измерениях – он заснул, сидя на сумке и опираясь спиною о стенку под решёткой.
…Он шёл по пышущим жаром, тёмно-красным сыпучим пескам. Небо было непроглядно чёрным, без звёзд и луны. Михаил видел местность вокруг себя только благодаря светящимся пескам. Освещение в этом странном, пустом мире было подобно тому, которое в недалёком прошлом бывало в комнатах, где проявляли фотографии. Только ещё темнее и краснее.
Зловещий шорох вдруг зазвучал отовсюду. Двухметровые скорпионы стремительно приближались к Михаилу по красным сыпучим пескам. Спасения не было, но вдруг Михаил почувствовал трансформацию собственного тела. За неуловимые доли секунды он сам перевоплотился в громадного уродливого скорпиона и в следующую секунду раскромсал хвостом своих жутких противников…
В это время некрепкие белые фигуры били «на совесть», «без халтуры», своих коллег по велению деспотической группировки, и Иванов, и его дружок-приятель получили здоровую порцию побоев...
…Это не был сумеречный мир. Здесь властвовала ночь из инстинктов, из чувств тёмной человеческой стороны. Здесь не было проблесков из светлых людских чувствований. Свирепствовала жестокая тирания небольшой группы. Половина обитателей камеры уже на чём-то попалась, была в открытой зависимости от этой группы. Было несколько «крыс», арестантов, якобы пойманных на воровстве у товарищей по несчастью. Но здесь имела место ещё большая жестокость, нежели проявляемая операми районных отделений милиции. Опера частенько заставляют своих «клиентов» брать на себя сторонние дела, чужие преступления. Потом «клиенты», загруженные эпизодами дел, уходят в тюремное небытие: опера их больше не видят. В камере же местные матёрые «опера» загружают своих «клиентов», коллег, а потом уничижают их во все часы, дни и месяцы совместного бодрствования. Если кто-то сел на чужую шконку, кто-то открыл чужую книгу et cetera, и сделал это без разрешения, по своей глупой беспечности, то вдруг обнаруживается пропажа каких-либо вещей, часто – денег. Как правило, пропавших денег не существует вовсе в камере и природе, но беспечные глупцы «заезжают» в подкласс тюремного общества, именуемый «крысами». Подкласс этот совершенно бесправный, и для кого-то представляет отменный материал для демонстрирования своей силы, жестокости, призрачного могущества и для устрашения.
Было здесь немало должников из проигравших в какую-либо игру, как выражаются в казённых домах – «от буры* до бокса». Многие усаживались за игру под психологическим давлением. Был среди проигравших и «легендарный» для советских тюрем экземпляр, игравший «на просто так». Когда он проиграл, то ему объяснили, что в тюрьме нельзя быть «бандеролью», нужно интересоваться арестантской жизнью. И «просто так» здесь – это жопа, прямая кишка, анус, тухлая вена et cetera. Под угрозой побоев проигравший согласился добровольно пополнить сословие петухов. А потом добровольно согласился на пассивный акт мужеложества. Был и другой, «типичный вид», по неразумию поведавший об интимной жизни со своею женою. Когда выяснилось, что тип делал супруге кунилингус, то вышел простой, обыкновенный вердикт: «Ага! На пилотке, значит, сидел! Место твоё в петушатне, дядя». И чей-то папа, и муж, старательно выполнявший свой супружеский долг, тихо, без громогласных протестов пополнил ряды тюремно-лагерных париев.
Остальное общество состояло из людей без примитивного, приличествующего всякому не животному человеческого достоинства. Было множество шнырей разных квалификаций. Эти русские, советские люди, в возрасте от 20 до 40, за жалкие порции никотина, за считанные количества граммов чая мыли полы, что-то стирали, выполняли другие поручения, подобострастно взирали на своих господ и работодателей. Было множество турболётов, чертей, бандеролей и бандерлогов* (По Редъярду Киплингу. С чьей-то «лёгкой руки» 1/6 часть земной суши, тюремно-лагерное её население, употребляет это слово). Среди турболётов и чертей наблюдались особи, мало напоминающие элементарный вид Хомо сапиенса, вылезающие из-под шконок только за пайкой, реже за тройкой миллиметров чьей-то, тоже из чертячьего подкласса, тлеющей самокрутки. Суть этих подклассов мужицкого племени, основного народа, заключалась в грязи, нечистоплотности душевной и физической, неуважении к себе, в страхе перед окружающими.
Михаил отчётливо осознавал, что данный контингент камеры совершенно случаен. Однако это была некая миниатюра, и в ней заключалась настоящая, неприглядная суть многомиллионного советского народа…
…Время медленно струилось вонючей ниточкой жидкого стула. Камера-туалет буднично благоухала отходами людской плоти. «Росомахи» из блатного угла «подъезжали» к Михаилу «на гнилой козе», из-за «никитских ворот». Задавались каверзные вопросы местного пошиба. Выяснялись даже расположения к музыкальным направлениям. Симпатия к музыке, которую можно причесть к «голубой», вполне могла послужить к хорошей психологической травле, вплоть до «конечной остановки» - необходимого стойла, состояния «шёлковости», забитости, заторможенности, ступора и страха. Прислушивались к каждой гамме интонации ответов. Если обрабатываемый вдруг рыкнет в разговоре не «по делу», то росомахи были готовы тут же поучить такого дерзкого кулаками. Поучить слегка правилам хорошего тона. После такой «учёбы» человек обычно становится шёлковым и сговорчивым. И не нужно «охотиться за боками*», чтобы поставить сокамерника в это положение, в «нужное стойло». Если голос обрабатываемого где-то задрожит, то это тоже верный знак для своры – можно смело искать надуманный повод для драки, точнее – для избиения.
В ходе «собеседования», где нужно было мгновенно анализировать каждый свой ответ, Михаил не имел обдуманной стратегии, действуя по наитию. Он чувствовал в своих же ответах шакальей своре, что реальность - это та интерпретация, которую мы сами настраиваем. Вся прежняя деятельность становится только воспоминанием, набором определённых навыков и привычек, достоянием внутреннего, невидимого и неосязаемого.
Было ясно, что окружающая реальность зависит сейчас только от степени владения самим собою. «Собеседники» же выдавали «шедевры» физически-психологических расправ над окружающим контингентом. Обосновывались чьи-то «косяки», ошибки по тюремной жизни, и бились кулаками головы и животы. Открыто «говорилось», что скоро и Михаил подпадёт под «косяк». Мол, лучше сразу, добровольно и сознательно ступить ему на стезю пресмыкательства перед «сильными».
Михаил контролировал себя и отрешался от неприятных «демонстраций с намёком». Он неспешно составлял список сильных сторон местного «рулевого», его душевных хилостей, психологических «коньков» и причуд.
Михаил без труда увидел, что сильнейшими сторонами Прони, местного «смотрящего» и главтирана, была насильственная природа его и дерзость. Из ничего, из самого несущественного пустяка в чьём-либо слове или действии, он развивал целую теорию неправоты «оппонента» и готов был подтвердить свои теоретические изыскания практическим действованием – своими же кулаками. Кулаки не были сильными. Проня дерзостью покрывал с лихвой и избытком собственные среднестатистические физические возможности.
Главной же слабостью Прони была своеобразная «звёздная болезнь». Ему нравилось звание «смотрящего», и он не хотел потерять его. Поэтому он тщательно обосновывал в свете понятий каждый свой дерзкий наезд. И когда было действительно твёрдое обоснование чьей-то ошибки, без натяжек с помощью тюремной софистики, то Проня был беспощаден по-настоящему. Благодаря этой «обезбашенной» особенности, эдакой безоглядной преданности справедливости понятий, он и «рулил» в шакальей своре местной босоты. Потому туземная, камерная «шерсть» и выдвинула его кандидатуру на пост «смотрящего», без указания «сверху», с недоступных отсюда «воровских олимпов». Среди туземной, шерстяной братвы, собственно, не было профессиональных уголовников, живших на воле только с преступных своих ремёсел. Эти онтологически уверенные в себе личности формировали в тюремных стенах новую для себя реальность. Даже для себя самих они творили в себе родных новую для себя идентификацию. Свои судьбы и мысли они втискивали в призрачные термины – бродяги, понятия, преступный мир, убеждая себя самих в своей причастности к этим явлениям…
…Михаил тем временем внимательнее присмотрелся к окружающему хаосу камеры. Необычно ясное сознание зафиксировало среди нескольких десятков людей-пресмыкающихся тройку молчаливых личностей, в поведении которых угадывалась независимость. Каждый из них держался отдельно, обособленно от «плебейского» столпотворения.
Среди толпы легко распознавались бывшие алкоголики и наркоманы. Не их ностальгические рассказы, об одурманивании своих мозгов, служили для распознавания, но само поведение их и манера общаться. Сейчас, не имея в крови стимуляторов, они разговаривали, смеялись, рычали и «агрессировали» так же, как при былых опьянениях.
Некоторые, сбившиеся в кучки по интересам, компании напоминали пьяных собутыльников в дешёвых забегаловках. Зрелище было отвратное и дышало нервной истерикой, в любой момент готовой вылиться на любую постороннюю голову.
Михаил ощутил прилив жгучей ненависти. У него остались моменты в прошлом, которые породили патологическое неприятие подобной публики. Теперь же он унял свою ненависть, сердце его исполнилось вожделенным предвкушением предстоящих ситуаций. Без слов он знал, что время подходит.
Камера являла собою площадь насыщенной концентрации людских слов, поступков и действий. Более того, здесь таковых жаждали, чтобы «вывести» из них плачевные последствия для глупых или слабых духом. Вообще, обычный человек в повседневной жизни постоянно помнит о возможных последствиях, и это парализует его волю. Казалось, что в тюрьме собраны те, кто преступил черту паралича воли, совершив действия, наказуемые законом. Однако здесь совершается следующий этап «естественного отбора». Подавляющее большинство арестантов оказываются обычными людьми. Их воля в камерах снова парализуется. Они снова становятся перед дамокловым мечом возможных последствий. Теперь даже за каждое слово, действие и поступок. Под бдительным «надзором» своих же «товарищей» по несчастью.
Приближалась ночь. Михаил не заботился о времени суток, он знал, что подходит другое время, время момента, когда возможные последствия для него уже не будут иметь никакого значения. Впрочем, уже совершилось редкое для этой камеры действование. Внутренняя сила Михаила не позволила местным росомахам «разорвать» его сразу. Но инерция безумия, агрессивной истерики не могла в дальнейшем не проявить себя. Михаил подсознательно понял, что выбора у него нет. Беспредел должен был проявиться при любых обстоятельствах. Своей выдержкой, своим контролем Михаил только отдалил проявление беспредела. Теперь же время подходило оставить всякую осторожность в своём поведении, уничтожить страх за последствия своих дальнейших действий. Михаил был абсолютно спокоен, когда возле него присел на корточки крепкий парень лет тридцати. Это был один из трёх независимых обитателей сдавленного пресс-пространства.
--Виталик, - тихо отрекомендовался парень.
Михаил представился в ответ, прищуренным взглядом обозревая окружающий пейзаж гримас. Он чувствовал приближение времени. Виталик что-то шептал, интонация говорила о важности, которую он вкладывает в свою речь. Первым своим вниманием Михаил слышал инструкцию о поведении в беспредельной хате. Второе же внимание отмечало наступление поворотного момента. Какого? Он ещё не знал.
Их стремительно обступила под решкой вся компания смотрящего. Пространство было столь мизерным, что обступившие расположились двойным кольцом. Виталик встал, Михаил продолжал сидеть на своей презентованной сумке.
Пальцы Прони привычно вскинулись веером, и он истерически прорычал, оставляя на лице Виталика капли своей слюны:
--Ну, вот, братуха, наконец-то, ты и проявил себя! Шепчемся, да? Секреты от братвы?!
--Да не гони, Проня, - примирительно ответил Виталик.
--Да лучше гнать, чем быть гонимым! Или я не знаю, что ты там шепчешь, мухомор?! Хата, бля, типа беспредельная?! Так, а что же ты шепчешь, мыша?! Говори, мразь, вслух!
Неуловимая доля секунды пошла на ожидание реакции, в ответ на столь серьёзную предъяву, да с определениями – «мухомор» и «мыша». Виталик не видел ни малейшего шанса на успешную борьбу и молчал. На него бросились несколько человек. При заданных расстояниях нанести серьёзный удар мог только квалифицированный мастер рукопашного боя. Таких здесь не было, шла борьба с короткими тычками по лицу и туловищу. Михаил, не вставая, смотрел в грязный цементный пол, не испытывая никаких чувств.
Между тем борьба прекратилась. Виталик ударился лбом о железный стол-дубок и серьёзно рассёк себе кожу. Кровь хлестала на его лицо. Ему дали тряпку со словами:
--Плотно прижимай, козёл, к ране! Чтобы кровь остановилась. Не хватало нам ещё лепилу* (врача) вызывать, чтобы потом от кумовских прокладок страдать!
Проня прошипел Михаилу:
--А ты давай, подрывай булки с сумки! Мне скоро на суд. Твой прикид как раз мне подойдёт. Если нету сменки – я тебе дам. Давай, расчехляйся. Тебе освободят нару для процесса. Время пошло.
Все взоры кодлы обратились к подневольному «спонсору». Михаил обозрел полубезумные, сияющие дикой странной радостью взгляды, и остановился на Проне. Не вставая, пожав плечами, мирно и спокойно улыбнувшись, спросил:
--Отбираешь, что ли, в наглую у меня шмотки?
--Ты, чё, гонишь? – возбуждённо возмутился Проня. – Кто у тебя отбирает? Я же тебе объясняю – суд у меня скоро! Или ты в уши долбишься, родной?!
--Я в уши не долбился в жизни, - негромко, медленно, с расстановкой отвечал Михаил. – Я могу понять, что тебя закажут*(слово из тюремной лексики, означает: объявят время транспортировки в суд) на суд, и ты, как нормальный арестант, попросишь у меня шмотки съездить на суд. Но «скоро» - это понятие весьма растяжимое. Люди на тюрьме суда ждут месяцами, а кое-кто и целый год. И как понимать тебя? Типа пусть у тебя год лежат в торбе мои шмотки? Ну, а меня завтра, допустим, выдернут к следователю или к адвокату?
Проня, давно отвыкший слушать адекватные ответы, повернулся к своей кодле с истерической гримасой весёлого удивления. А Михаил спокойно продолжал:
--Так что, уважаемый, я тебе моментом подгоню костюм с рубашкой, и с колёсами. Именно в тот момент, когда тебя закажут на суд. Без проблем. Как подобает порядочному арестанту. В знак каторжанской солидарности.
Проня начал безумно, по лошадиному ржать. Вместе с ним гоготала и вся компания местной шерсти. Смотрящий, «избранный на месте», уже видел сразу несколько мотиваций для «учёбы» случайного «пассажира», для экспроприации его вещей и дальнейшего опускалова. Те же мотивировки видела и вся наглая гоп-бражка. Михаил резко и решительно подвёл итог, слушая который все вдруг замолкли:
--Проня! Если ты – порядочный арестант и бродяга, то какие вообще проблемы? Выиграй у меня мои шмотки! Я согласен на игру!
Пять секунд смотрящий и компания исполняли гоголевскую картинку – «к нам пожаловал ревизор». Проня вне себя заорал:
--Бля, пацаны, вкиньтесь мозгами в тему: пассажиры левые лезут в вагоновожатые! От буры до бокса, земляк! Поехали!
Михаил ответил:
--Уважаемые, это вы – бродяги. Вам судьбой дано владеть в совершенстве всеми карточными играми. А я – мужик! В карты профессионально никогда не играл. А здравомыслящий человек играет в то, во что он умеет играть! Да, и ты сам сказал – от буры до бокса. Выбор богатый! Я выбираю шахматы. Ставлю то шматьё, что на мне. Говори свою ставку, уважаемый.
Кодла онемела на секунду от наглости «бобра». Затем начались обсуждения вариантов. Перед лицом Михаила вскидывались пальцы веером, и с угрозой оралось, что карточные игры – это святое, что… et cetera. Михаил снисходительно кивал на весь этот напор со словами:
--Проня, отвечай, будь любезен, за свой базар. Ты же бродяга, а не губошлёп. Сказал – делай.
После сумбурных дебатов Проня отказался от шахматного состязания, обосновав отказ «элементарным понятием каждого здравомыслящего арестанта». «Как я могу играть на интерес в игру, в которой я – лох?» - орал смотрящий. Из кодлы шустро выделился бывший наркоман, объявившийся нехилым гроссмейстером. В ажиотаже забыли объявить ответную ставку. Михаил данный момент заметил, но решил не акцентировать пока внимания на этом.
Михаилу выпало играть белыми, и он сделал ход из детских своих воспоминаний. Он знал, что если так начинать партию с опытным противником, то потом придётся быть предельно внимательным. Этот ход независимо от сознания сделала только рука. «Глупо было бы ожидать здесь пятнадцатилетнего Крамника против себя», - улыбнувшись, мимоходом подумал Михаил после действия своей руки.
Совсем недавно в этом же году, на первенстве СССР среди молодых мастеров, Крамник переиграл Бродского после его первого хода белыми. Такого же хода, что сейчас произвела рука Михаила – e4. Это была комбинация из детства. И как когда-то давно, другая длань в навсегда ушедших измерениях, рука «тюремного гроссмейстера» сделала нужный ход – e5. Михаил улыбнулся, обозрев круг болельщиков, и двинул ферзя на h5. Наркоман, двумя ладонями потерев лицо и крякнув, двинул пешку, нападая на ферзя. Это был момент перелома и дальнейшего, победного преимущества. Дальше следовал шах с изъятием ладьи соперника. Но вдруг рука Прони ударила по руке наркомана – «гроссмейстера».
--Ты, идиот! – заорал смотрящий. – Что ты творишь, придурок?!
«Гроссмейстер» глянул с недоумением на вставшего из-за стола Проню. Михаил не испытал ни радости, ни волнения, ни сожаления. Он только фиксировал удобное своё положение между железной лавкой и железным столом. Встав, и уловив равновесие, Михаил уловил перед собою лицо главтирана пресс-хаты, нанёс не яростный, но расчётливый удар. Снизу в челюсть. С кулака. Благо, несмотря на свои миллионы советских рублей, он всегда поддерживал свою физическую форму. Все занятия были любительские. От тренажёров до груши. Сейчас этого хватило. Как в замедленном кадре кинокартины Михаил наблюдал: голова смотрящего от удара ударяется затылком в железную ось нары, лица кодлы – нерешительны и испуганы. Проня стремительно сползал к полу. А Михаил «просвещал» гоп-компанию:
--Я с него получил. Лезть в чужую игру – грешно. Это дело – наказуемо!
Кодла бессмысленно обозревала сползание своего верховода на пол, а Михаил хлопнул по плечу оппонента:
--Играй, приятель. Играй, шевели извилиной.
Удар был сильный. В него было вложено всё испытуемое, но без ненависти, а с деловым расчётом. Проня ушёл из измерения обычного сознания на секунд 20. Его обеспокоенно тормошили приятели. По ходу дальнейшей игры наркоман-гроссмейстер делал ошибку за ошибкой. В то время как Михаил вещал громогласно:
--Алё, Виталик! Сюда подтянись! Налаживай дорогу! Сейчас будем выяснять все «дела» этой хаты. И отписывать малявы тем людям, что остались по строгим-особым хатам после отъезда действительных Воров с централа. Это приближённые к Уркаганам влиятельным. Я их лично знаю.
В уши деспотической группировки врезались эти слова, которые буквально минуту назад вызвали бы у них только смех. Стремительные события и новая личность сделали эти слова имеющими значение. Недавние вершители камерных судеб обмякали на глазах. Задействовалось кипучее движение. Всяческие «крысы» и «черти» что-то строчили на обрывках бумаги, обсуждали, суетились. Налаживалась дорога.
Пришёл в себя Проня. Ему хватило несколько секунд на оценку создавшейся ситуации. Презрительно глянув на свою компанию, поникшую перед «оглаской», он кинулся к своей наре. Вытянув из матраца мойку* (здесь: небольшой, остро обточенный кусок металла) он, истерически заржав, и замахав инструментом, заорал Михаилу:
--Ну, подкрался к тебе незаметно кое-кто, земеля!
Михаил напряжённо усмехнулся:
--Кто же? Кто это ко мне подкрался, харя твоя беспредельная?
--Твой п****ц, сука!!!
С разных сторон Проне зашипели раздражительно его же «соратники»:
--Угомонись! Ты шо? За мойку хвататься? Гонишь?
--Остынь! Порядочный заточку не хватает за здорово живёшь!
--Ты, чё, дурак, Проня?! Положи майло, и всё спокойно обсудим.
Человек, минуту назад обретавшийся при «портфеле» смотрящего, агонизировал. Ему самому, его «приятелям», и всем остальным было ясно без слов, что призрачный «портфель» остался в невозвратимом прошлом. Проня кинулся с заточкой на недавнего товарища с хрипом:
--Я дурак, говоришь?!
Бывший хлебник*(деливший хлеб, соль, сало) едва успел отпрянуть, на его лице застыло испуганное выражение. Проня воодушевился и обрёл дар более членораздельной речи:
--Вообще, я смотрю, попутали рамсы. Ничего, сейчас я подправлю тему, подрисую слегка.
Михаил оценивал расстояние и возможности противостоять оружию на мизерном пространстве. Он был собран, сосредоточен, полон сил и энергии. Мыслей и чувств не было.
Желающих рисковать жизнью за чистоту понятий и арестантскую справедливость не нашлось. Вся публика была парализована возможными последствиями. Ведь, можно было ни за что схлопотать смертельное ранение. Все пытались оттесниться подальше от бывшего глядящего «порядочной хаты». Проня сделал первый шаг, в глазах его смешались страх и истерическая радость…
_______________________________________________
*** Блат и прэсс идут в ногу…

Бутырская Тишина в это же время привычно утрамбовывалась через сборку, «пищевод» для десятков, сотен тысяч, тысячи тысяч, миллионов арестантов, растянутых во времени, в десятилетиях и веках. «Пищевод» не меняется, обволакивает и плющит души обычною, вековечною грязью стен.
Глубокая тюремная ночь озвучилась громкими пьяными голосами, обстановка в вонючей мрачной сборке резко изменилась, стихли разговоры, рассказы и обмен новостями. Арестантская масса спешила на выход.
--На продол, гниды арестантские! - орал зелёно-мундирный гопник* (здесь: вертухай, цирик, казачок) под метр девяносто из бывших десантников.
Гопник плотно упёрся ногами в цементный пол у двери, и профессионально молотил пудовым кулаком всякого выходящего ударом в грудь или живот.
С криками, с вариациями оскорблений на предмет извращений в половой сфере, с садистским упоением гнали подневольный людской скот, сопровождали пинками в «кадык пищевода» - в следующую пустую камеру, с парой ярусов шконок и тьмой-тьмущей вольных в тюрьме тараканов.
--Кто последний, - весело ржал гопник, - тот едет на лечение дубиналом! Шевели булками, быдло!
Когда арестантская очередь у выхода со сборки несколько поредела, Пилот, не вставая с железных полос нары, устеленных фуфайками, спросил, отравляя даже эту вонючую атмосферу нещадным запахом алкоголя:
--Э, Барин, а шо за хипеж? Кто это там гавкает?
--Мусора лютуют, - ухмыльнулся в ответ рядом сидящий субъект.
--При Сталине краснопёрые себе такого не позволяли, - заметил, прислушавшись, Пилот.
--Тогда просто сукам могли отдать на съедение, - оскалился другой приятель.
Пилот сказал задумчиво в ответ:
--Так и сейчас тоже могут. Мы откуда выплюнулись? Однако раньше-то мусора зэков на х** не одевали. Наблатыкались, падлы. Вот, тебе и перестройка.
--Да уж, - подал голос третий. – Рассказывал один мерин с общака*(лагерь общего режима), на уральской пересылке, что сейчас молодняк на воле тащится с какого-то узкоплёночного лабуха. Типа кумир молодёжи. Так пел он: мы, мол, хотим перемен. Сюда бы его, а? Вот они тебе и перемены. А дальше может только хуже быть. А?
Между тем на сборке остались лишь Пилот и его компания. Под мрачные своды екатерининских застенков взошёл наряд во главе с торжествующе ухмыляющимся гопником-десантником. Перед ментами в полумраке восседала четвёрка арестантов.
Наверно, и великий живописец Перов не смог бы запечатлеть эту секундную молчаливую сцену. В легендарной, известной каждому советскому школьнику картине – «Охотники на привале» - художник передал тревогу через окружающую природу. Там дует пронизывающий ветер, колышется трава, в небе кружат птицы. Беззащитно голыми выглядят ветки у ног второго охотника. Небо затянуто тучами, возможно, приближается гроза. На сборке же было всё неподвижно: дальняк, с многолетними, застывшими наслоениями людских экскрементов, узкие железные нары и грязные, чёрные – потолки, стены, пол.
Во всяком закрытом пространстве тревога заключена внутри человеческих существ. Человеческие чувства здесь намного страшнее, нежели завывающий ветер и преддверие грозы на свободных пространствах. Чувства эти не передать ни через художественное полотно, ни через фотографию. Ибо чувства невидимы и проявляются в положении тел, в выражении лиц и глаз. Через эти параметры нельзя во всей полноте представить степень бушующего внутри накала.
--Подорвались, черти! – заорал гопник.
Первым подорвался сорокашестилетний мужчина. Бритый его череп уже пошёл по лысине седыми отростками. Глаза его не выражали ничего, кроме резких скачков от садизма до мазохизма. Этот человек напоминал выражением лица банковского клерка. Но он был лагерным блатным. Уже много лет. Бывая на свободе в пивнушках, он чинно присаживался за столик под

Сообщение отредактировал airika - 13.4.2011, 9:16

[gogen]

Сень, не в бровь, а в глаз! Превосходно обрисовал суровую советскую ментальность и реальность. Выше всяческих похвал. Продолжение давай).

[Гость_Оболонь_*]

Сеня,только-что закончил читать Пенецитарий-1,и ужо хочется узнать,что будет во второй части.С искренней благодарность,за возможность прочтения интересного чтива!:)(IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/smile.gif) (IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/smile.gif)

[senyasevast@mail...]

Сень, не в бровь, а в глаз! Превосходно обрисовал суровую советскую ментальность и реальность. Выше всяческих похвал. Продолжение давай).

Гоген, благодарю тебя сердечно за оценку и понимание. Продолжение будет в книге))).
С уважением Сеня

[senyasevast@mail...]

Сеня,только-что закончил читать Пенецитарий-1,и ужо хочется узнать,что будет во второй части.С искренней благодарность,за возможность прочтения интересного чтива!:)(IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/smile.gif) (IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/smile.gif)

Друг Оболонь! Вторая часть - петли по разные стороны колючей проволоки))). Ну, движухи на строгачах современных, и т.д. Оно ж довольно многим и на воле житуха, шо в тюряге. У кого-то наркотик, у кого-то синька или шмонька и т.д. образуют виртуальную камеру))).
Не прощаемся.
Жму "5",
с уважухой и благодарностью за положительную заценку,
Сеня

Друг Оболонь! Вторая часть - петли по разные стороны колючей проволоки))).

На свободу с чистой совестью. Короткий рассказ.
Сержант войскового наряда, гайдамак Колян, был высоким, худощавым, обаятельным и сообразительным хлопцем. У него было множество талантов, но все они оказались невостребованными в степях Донецкого басcейна, обширнейшей территории, превышающей по квадратным километрам многие европейские государства. Однако, веяния последнего времени натолкнули донбасского паренька на идейку, которую он обмозговал со всех ракурсов, решив стать мусором для оптимального претворения в жизнь этой избитой идейки.
А веяния последнего времени шелестели по огромному региону конопляными зёрнышками. В миллионах карманов поплыли "корабли" с грузом зелёной конопли. В самых глухих сёлах, где топчут дороги коровьи стада, уж буйно росла "плановая" беда. Старшие поколения продолжали „соображать на троих”, поклоняясь древнему синюшному кайфу, а молодая поросль „взрывала косяки”. На троих и более, в зависимости от качества хитрого табачка. Процесс шёл глобальный. В деревеньках мальчишки, без шёрсточки ещё на своих гениталиях, курякнув травички через общеизвестный, от Луганска до Львова, бульбик, имели коз, рогатых и комолых, которых пасли по родительскому благословлению. Молоденькие девчёнки на сельских дискотеках запросто вопрошали безусых кавалеров: „Нету ли хапануть?” В районных городках и областных центрах "шала", гашиш-анаша-травка, стала таким естественным спутником юной отдыхозы, как музыка, танцы энд коитус. Неприметная, но тотальная эпидемия с печатью „коньюктивита” на цинично-отмороженных либо обезбашенно-весёлых зэнках-очах красиво вписалась в демократический ветер: общий косяк взрывали будущие прокуроры и действующие скокари, пожарники и шахтёры, молоденькие следователи и медные воришки, дети бизнесменов и бессрочных каторжан, бандюки и опера, водители и проводники, работяги и бездельники, богатые и бедные, власть имеющие и власти боящиеся. Тысячи плантаций культурной конопли раскинули свои „ёлки” в лесопарках, в лесах, во всяческих хащах, на огородах, в собственных заброшенных дворах и т. д. енд т.п. Были свои плантари и у Коляна. «Кораблями», спичечными коробочками, он никогда не торговал, только полными стаканами. Но риск палева заставлял хлопца думать. И он придумал оригинальный рынок сбыта – зону.
Полгода гайдук присматривался, цинкуя движение. Своих мелких коллег в погонах он презирал. Цена им – рваная пятишка гривен, а уровень – бутылка самогона и прочая мелочь каждую смену своим людям из спецконтингента. Видел Колян и количество широкеш, классических наркоманов, вольготно разгуливающих по лагерю. Понятно, что концы шли в кабинеты штаба. Но этот уровень был недоступен. Да, и мак пугал больше, чем привычная, безобидная травка. После многомесячной разведки Колян сошёлся с Доктором, солидным зэком из бывших рэкетиров. У них появились отношения. И идейка стала воплощаться в жизнь. Колян стал "трамваем", в зоне появилась ещё одна "дорога". Цены были ниже слободских, но торговля пёрла оптом, а клиенты гарантировали безопасность. Житуха улыбалась продуманному авантюристу с сержантскими лычками на погонах: стакашку он двигал по восемь червонцев, средняя „ёлочка” давала до шести стакашек, а тройка плантарей вмещала ёлочек изрядное количество.
Под вечер Колян планировал в конкретном конопляном полёте, ибо каждый сорт своего товара сержант дегустировал лично, при чём каждый день, даром если все сорта-масти уж шли по десятому кругу проб. От своих прямых обязанностей контроля над зэковским стадом он зашаривался по армейскому навыку: по наглому желанию, по "делам", по договорённости с НВН, начальником войскового наряда.
На выходе из камбуза он столкнулся с худосочным зэком:
-- Куда летишь, гамадрыл зачуханный?!
Зэк сжался, ожидая привычной порции дубинала. А Колян смотрел на пляску голода в исполнении злодиев. Здесь было совершенно неинтересно его расторможенному разуму. И сержант, покручивая католическо-православными чётками, как настоящий урка, двинулся вверх по этажам, пробить-проверить тамошние шхеры-убежища.
На втором этаже был актовый зал и несколько комнатушек на подходе к нему. Это было обиталище хитрых ширпотребщиков с козьими должностями. Дверь была незапертой и Колян тихо вошёл в отсек подводной лодки в степях Украины. Душа авантюриста желала исподтишка подсмотреть чужую жизнь. Послышалось шорканье чьих-то шагов. Зелёномундирный планокеша, профессиональный любитель конопельки-марихуаны, наркодиллер по-малороссийски, спрятался за огромным плакатом из давних уже совдеповских времён, вещавшим белым по красному: „ На свободу с чистой совестью”.
Осуждённый Бидненко, крепко сбитый и сосредоточенный, выглянул на лестничную площадку и закрыл дверь на замок, щеколду и крючок. Зэк задумался, дрожащей рукой прикурил сигарету. Его всего слегка трусило. „Валя, успокойся, всё нормально, всё чики-пики, шито-крыто”, - успокаивал он сам себя, но дрожь не проходила. Докурив сигарету Валя шоркнулся между досками, деревянными козлами, доисторическими плакатами и прочим хламом, бывающим в ремонтируемых помещениях.
Он зашёл в свою маленькую шуршу, где сидел в тягостном ожидании худенький мальчик в лоснящейся от грязи робе. Обстановка комнаты была скудная: массивный металлический стол, два стареньких стула со скрипящими ножками, обшарпанное самодельное кресло и деревянная лавка у стены. На рабочих стеллажах было навалено множество всякой всячины: от радиодеталей и разобранных магнитофонов до трубных ключей, рашпилей и разнообразных резаков, предназначенных для работы по дереву. Валя выключил электрический свет и включил неоновую лампу. Из железного сейфа был извлечён увесистый пакет. На столе была расстелена газета и на неё , что на скатерть-самобранку, выпулилась Мечта сотен тысяч зэкоских сердец, бьющихся на просторах ридной неньки, шо ще не вмерла. У паренька жадно засверкали глаза, он физически почувствовал собственный желудок, который алчно затрепетал, категорически требуя жрать и мечтать.
Рассудок стыдился плотской реакции. Рот наполнился слюною: желудок яростно плевал на рассудочные предрассудки.
-- Чё сидишь? – спросил Валя небрежно. – Топчи, пока я добрый. А то передумаю. Ты меня знаешь.
Паренёк ужаснулся от подобной перспективы, а через секунду устыдился своего рабства животной постанове своего лагеря-организма.
-- Хавай, Женя, - вздохнул Валя, - не строй из себя целку.
Женя усилием воли заставил себя кушать с достоинством английского лорда.
-- Ты, Валентин, фильтруй базар, - небрежно сказал Женя, отправляя в рот кусочек сала, кусочек лука, кусочек вареной картошки и корочку хлеба.
Валентин вскинул брови с улыбкой удивления:
-- Чего? Ну, ты морда отмороженная. Пижон. Ещё вякает что-то.
Пижон проглотил еду и объяснился:
-- За метлой следи, козья масть. Это насчёт целки в мой адрес.
Валик с чувством засмеялся, вскинув фэйс к потолку:
-- Ну, наглец! Ладно, козья масть меня в жопу не имеет. Это оставим без внимания. А чё ты насчёт целки обиделся? Что, уже сбили?
Рот у Жени был занят и Валик продолжил:
-- Что ж ты ко мне не обратился? Я бы постарался!
Женя жевал и думал, что такие разговоры между ними идут ещё с весны. Как-то, само собой, получилось, что семейниками они не были, но стали хорошими друзьями. Делились едой, новостями, мыслями и мечтами. И всё это время Женя терялся в догадках, стоит ли ещё что-то за шутками друга? В зоне уже немеряно было случаев, когда в гарем заезжали разоблачённые любители запретного секса. Всё начиналось с дружбы, кто-то кого-то „раскручивал” на интим с различными вариациями последующего разоблачения. Лагерные аборигены констатировали этот любвиобильный поток, как веяние нового постсовдеповского времени. Женя снова устыдился. Если он думает о подобных вещах, то для него точно что-то стоит за этими шутками. Впрочем, что ж стесняться-то самого себя? Он уже давно прокрутил сексуальные сценки со всеми девушками и женщинами, которых хоть как-нибудь знал на свободе. Учительницы, соседки, одноклассницы и случайные знакомые участвовали в порнушках, где он был режисёром и сценаристом, неподсчитываемое количество раз. Суходрочка никак не уменьшала режиссёрских талантов.
Подобный келеш гонял по мозговым полушариям и Валентин. Он чувствовал, что они уж давно просекли друг друга. Но оставался последний барьер, некоторые вопросы насчёт пассива-актива, было ещё невидимое внутреннее табу. Но кое-какие эпизоды жёсткого порно уже вовсю прокручивавались по экрану сознания. Все эпизоды были из фильма „Сладость инверсии”. Работа над сценарием началась после минетов, которые Валику исполняли немытые „гермафродиты” за пайку серого хлеба, за шлемку-тарелку помойной баланды или несколько сигареток без фильтра. Мозгу доставляла удовольствие „сладость инверсии”, особенно с актёром, который сейчас был рядом. Испорченное сердце уже давно заключило союз с похотливым сознанием и гнало кровь в пещеристые тела только при одной мыслишке о ярком синема.
-- Валя, к тебе сюда очень трудно прорваться через мусоров. Я, что, рисковал здоровьем, чтобы выслушивать твои похабности?
-- Во-первых, ты хорошо поел, приятель.
-- А во-вторых? – Женя почувствовал, что Валя решился расставлять точки над „и” и это осознание приятно щекотнуло.
-- На фига ты мне рассказывал, как ты лизал клитор своей девочке?
-- Подумаешь, секрет! – сыграл легкомысленность Женя, в мгновение у него пронеслось в голове, что он, в другой жизни, успел лишь кончить пару раз, подёргавшись шустрым кроликом в синем дурмане, а про клитор, влагалище и половые губы лишь читал в бульварных газетёнках. – Ползоны, а то и больше, "сидело на пилотке"!*
-- Но кто об этом базарит вслух? Расчикированный "пилоточник" живёт в гарэме.
-- Я с тобой поделился, как с другом, - улыбнулся Женя. – К тому же без свидетелей.
-- А зачем?
Гайдамак Колян, пацан продвинутый, но живущий в забитом посёлке голимого шахтёрского городка, растопырил вовсю уши свои, что локаторы, втыкая в многогранность людского бытия. Он стоял на табуретке и смотрел драму через аккуратный шлиф-глазок под потолком. „Шекспиру курить нервно в стороне! Ги де Мопассан с де Садом отдыхают в паре, ха-ха! Какой сюжетец!” – оценил спектакль продвинутый мент, прохавав либидо–мотив действия.
А Женя колебался с ответом, но эта пауза и была для Валентина самым красноречивым и исчерпывающим ответом. Без всякого прикосновения к эрогенным зонам сложный аппарат половых функций включился. Эрекция "основного" органа произошла мгновенно. Напряжение снизу распространилось вверх: пелена окутала мозг и метастазы напряга стянули всю плоть. Но рассудок, затянутый в тиски морали и чего-то невысказываемого, мешал плоти воспользоваться аппаратом. Напряжение начало оказывать на мозг действие, подобное паре колёсиков-таблеточек, при чём очень сильнодействующих, похлеще любого спиртного пойла.
Пауза затягивалась. Женин взгляд тоже осоловел от похоти. Но стыд остатка рассудка не давал плоти „бежать по беждорожью”. В голове мутилось вплоть до физических ощущений.
Бесконечные секунды молчания были борьбою. Это была даже не борьба, а стеснение чего-то потаённого, некой невидимой звёздочки, потерянной в огнях похоти собственной Вселенной. Наконец изворотливый рассудок изыскал спасительный ход и Валик подошёл к Жене, резко взяв его за подбородок. Через секунду напряжение растворилось в страстном поцелуе. Языки соприкасались и сладострастная нирвана потушила невидимую чистую звёздочку душевной галактики, а вместе с нею и стыд. Их накрыла волна бесстыдного, всепоглащающего удовольствия. Цунами ласок, отдаваемых и получаемых, вся накопившаяся нежность изливалась из сердца через губы, руки, ноги, через всю плоть, обделённую судьбою. Мозг выхватывал новую тягу фиксаций. Нынешний сладострастный момент, похеревший все страхи и стеснения, пробил незримый тоннель нейронов до тайников подсознания. И, если невинные младенцы бессознательно сосали материнские соски, то сейчас губы и язык давали наслаждение сознательное. Ритмически повторяемое сосущее прикосновение губ к фаллосу приносило целую гамму чувственного удовольствия. Рефлексы из младенческого тумана переплетались с бешеным возбуждением, естественная жажда дарить нежность и ласки неслась по крутому трамплину в бездну противоестественного. Но было очень приятно, и падение давало ещё одну специфическую тягу – наслаждение бесстыдством. Минет исполнялся двуствольный, „валетом” на грубой деревянной лавке. Руки ласкали тела. Липко-сладостный туман застилал глаза, светящиеся мутной похотью, перекрывшей всё человеческое.
А гайдамак Колян вдруг понял, почему в просмотренных им порнофильмах не было таких сюжетов. Мужской гомосексуализм довольно неприятен стороннему наблюдателю. То ли дело – лесбос! Но ради идеи расширения кругозора Коля решил досмотреть синема до конца и закурил сигарету. Да, и неплохо бы келешнуть, возможно ли чего выкружить на почве увиденного. Был бы фотоаппарат сейчас - и эти любители клубнички были бы ему должны на весь свой срок, что земля колхозу!
А изголодавшиеся любовники, родившиеся для новых чувств в тюремных недрах, совершенно унеслись из лагерной реальности. Волна сладострастия несла их в застенки иной тюрьмы. Тюрьмы на всю оставшуюся жизнь, сердечно-чувственной, душевной.
Электрозамки её нейроновых решёток прозвенят позже. Срок будет бессрочным, согласно научным изысканиям Зигмунда свет Фрейда. Как-будто интуитивно догадываясь о Приговоре неведомых сил, зажигающих невидимые звёздочки чистой совести в похотливых вселенных при их рождениях, плоть остервенело превращалась в Сгусток страсти.
Валя оторвал пылающие губы от вожделенного ствола, нежно облизав его языком. Задыхаясь он шептал:
-- Женечка, давай сзади попробуем. Ты хочешь?
-- Я не знаю. Я в улёте. Как хочешь.
Молодые тела расплелись. Валик шёл к столу, с удовольствием взирая на свою плоть. Щелкнул клавишу „плэй” на шарманке, выключил неоновый свет и зажег приготовленные свечи. Шарманка заныла: „ Убей себя, убей меня – ты не изменишь ничего...”
Две плоти сплетались в новую композицію, ища как слиться в одну. Узкая деревянная лавка с вырезанной надписью „Квин” стала суррогатным ложем любви. И на этом ложе не так просто было устроиться. Валя со страстною нежностью подминал под себя Женю, безуспешно пытаясь войти в его плоть своим пенисом, готовым взорваться от избытка крови.
-- Помажь чем-нибудь,- прошептал Женя, сладострастно упиваясь стыдом.
-- А ты пока лучше стань на пол,- прошептал Валя, направляясь за вазелином.
Женя расположился на полу в коленно- локтевой позе, почувствовав себя чем-то Новым, давно желанным. Это было смешение животного( алчного, дикого и не знающего стыда), женщины( мягкой, покорной и стыдливой) и собственного Я, раскрывшегося до конца в своей греховной сущности и наслаждающегося открытием. Валик искал смазку, секунды тянулись, а новое существо горело огнём единственной реальности от её сладострастного величества, древней как мир королевы Похоти.
Существо чувствовало нежную силу рук, пристраивающих его тело к твёрдому, горячему, вожделенному стволу. Пылающий анус ощутил неизведанные ещё удовольствия: прикосновение пальца и прохладу вазелина. Животное алкало, женщина хотела застонать, мужское Эго утонуло в бесстыдной тяге.
Валик чувствовал себя богом, обладающим счастьем наслаждения для другой плоти. Из нейроновых дебрей выбралось животное, алчное и упивающееся своею исключительностью среди огромного стада самцов.
Фаллос резко вошёл в заменитель влагалища. Мощное проникновение наполнило женино естество. Женщина томно застонала, животное желало, Эго наслаждалось. Самец, чуйствуя свою исключительную вожделенность, нежно, но с силой вонзал свою гордость в облегающую её плоть. Сексуальной голодухи не было, нежный зверь ритмично двигался, даря наслаждение животному, стонущему от каждой фрикции. Головка вулкана чувствовала, как из недр подходит лава оргазма, и зверь застонал. Двое стали одной плотью.
” Тьфу ты, педерасты!” – оценил драму единственный зритель. Сержант-гайдамак в зоне деликатностью не отличался, но сейчас решил подождать, пока зэки оденутся, а потом уж выметаться прочь. Выходить же надо из этого фрейдешатника! «Чёрт возьми, - думал казачок Колян, - как же хорошо спокійненько иметь женушку свою! Бедные эти зэки-то – гомики, но зато на свободу уйдут с конкретно чистой совестью! Бросить, что ли, свой конопляный бизнес?»
2004 год.


Copyright: Сеня Уставший, 2008
Свидетельство о публикации №168526 Дата публикации: 25.05.2008 09:07

Предыдущее: Необыкновенная присяга. Следующее: Спидозная геометрия по-босяцки. Короткий рассказ.



Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.


Рецензии
Маркал [ 27.05.2008 ]

Соглошусь:"Мужской гомосексуализм довольно неприятен стороннему наблюдателю." чего-то как-то противно после прочтения Вашего рассказа, но основную мысль о перестройки мировоззрения Сержанта понял. Сеня Уставший [ 27.05.2008 ]

Вы ошиблись. Никакой перестройки. Цель достигнута: нормальному человеку будет противно противоестественное. В этой вещи смысл - это насмешка над понятием "чистой совести" в местах не столь отд. А сержант важен как фигура в том смысле, что он преступнее 4/5 зэков, которых гоняет. Ну, ценность - Это реальный рассказ о совершенно реальных людях. Извиняюсь и с уважением
Маркал [ 28.05.2008 ]

На любое произведение есть несколько точек зрения))))))))
Джон Маверик [ 28.05.2008 ]

Просто прекрасно написано! Настолько реалистично, что даже дрожь пробирает. А что, это, действительно, рассказ о реальных людях?
Сеня Уставший [ 28.05.2008 ]

Не ожидал ещё и твоего(устал от этого "Вы", которого в Америке, допустим, нет) комментария на мой комментарий к твоей рецензии. оно понятно - сколько людей, столько и мнений. Это классно вспомнит в связи с футбольной Бразилией: сколько болельщиков - столько и тренеров-скоучей. Но именно эта фишка(может, она тебе и нафиг не нужна, и это вполне нормально) очень натурвльна и её идея только одна - Насмешка, насмешка. насмешка. Маркал, разве, ты где-то читал, что на огромной территории постсовдепа даже дети курят травку и совокупляются с козами? Прости, и это я не выдумал! Я сие смотрррел. А ты про перестройку ничтожного сержантика, который рядом не стоит с подполковниками, пол-ми и генералами и т.д. Это я вкратце, из уважения, чисто, для того, чтобы, всё-таки, подчеркнуть акцент - Насмешка, над законом, над "чистой совесчтью" и т.д. С уважением


Михаил Лезинский [ 03.08.2008 ]

Почитайте о братья Разумовских - отрывок из моего романа " ... Стал бы уголовником" - всё на моей страничке .

http://www.litkonkurs.ru/?dr=45&tid=146275&pid=0

Тишкина Светлана [ 20.08.2008 ]

Дочитала до конца, но можно не буду комментировать?
Слов нет.
Света

Аглая Морозова [ 30.08.2008 ]

Смешно, особенно некоторые моменты (IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/smile.gif) Хотела вообще написать "ржач". Надо было еще жанр произведения указать "просто о жизни" (IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/smile.gif) Печально конечно, что все так и есть, но это данность, чего обсуждать? (Углядела у вас опечатки и не опечатки. Поправьте, если есть желание.) Словечки еще всякие прикольные, типа фрейдешатник... И все понятно, что про совесть, прямым текстом же говорится. В общем, вещь удалась. Сеня Уставший [ 30.08.2008 ]

Дорогая Аглая! Смешки - смешками... Но вообще и- это страшная хрень. Смысл прост - нуего, пацаны, "туда" попадать. Опечатки - то понятно. Мне куласс - всё с ног на голову! Чистая совнсть, типа, и моя правда об этой чуши. С искренним к Вам уважением


Аглая Морозова [ 30.08.2008 ]

да я смеюсь не радостным смехом. Смешно от этой дебилоидности мира. И от того, что те, кто у власти, наивно полагают, что данный общественный институт очищает совесть. Вот это смешно, в смысле абсурд. И произведение ваше отлично это показывает Сеня Уставший [ 30.08.2008 ]

Ну, теперь - супер! Класс, что ты меня досконально поняла! Целую Вашу ручку без всяких глупых домогательств, а только с искренним уважением


Ольга Иванова (Ivolga) [ 18.12.2008 ]

Хотелось бы пожелать автору побыстрее выйти из тюрьмы.
Не спешите отвечать на этот коммент.
Вы можете ответить не на то, что здесь на самом деле написано. Сеня Уставший [ 18.12.2008 ]

Дело в том, что... при всём уважении... и Вы тоже сейчас в тюрьме. А насчёт меня... Я - на этот месяц женат)))...Есть любимая и любящая девочка. Если Вы имели в виду тюрьму сексуального порядка. С уважением
Ольга Иванова (Ivolga) [ 18.12.2008 ]

Так и знала, что поспешите ответить.
Ваше семейное положение не имеет к моему комменту никакого отношения.
"И познаете истину, и истина сделает вас свободными". Как Вы думаете, что имелось в виду? Или автор этих слов не отвечал за базар?
Опять же не поспешите с ответом. Не напишите, что Вы читали Библию.
Ее многие читали, ну и что?

Сообщение отредактировал airika - 13.4.2011, 9:20

[Поволжский]

Уставший,я прочитал рассказ про пидарасов.Ты так прочувствованно описываешь как они друг друга пялят и что ошущают.Создалось впечатление,что эту тему ты знаешь не понаслышке.Добавь мой коментарий к остальным.

Сообщение отредактировал 666 - 7.8.2010, 23:05

Причина редактирования: дубль

[senyasevast@mail...]

Уставший,я прочитал рассказ про пидарасов.Ты так прочувствованно описываешь как они друг друга пялят и что ошущают.Создалось впечатление,что эту тему ты знаешь не понаслышке.Добавь мой коментарий к остальным.

Повожский! здорово! С
Уже ВТОРОЙ РАЗ, ))), преподаю вещи, исчходя из твоих прынцыпов. На первую вещь ты ничего не ответил. Ну. и лално))). Твоё дело.
А это - так))). К тебе, собственно, отношения не имеет. Из-за твоей полной несостоятельности по вопросу №1. Этол дело посвящается чисто Тюрем нет. Солидным, понимающим, уважаемым людям.
А ты, дражайший друг, пока не ответил на мою первую тему, относитекльно слегонца в адрес твоих мыслей... Ную. не ответил. Я сно - нечем. Чё ты щас задвигаешь левопутень.
Удачи тебе в добрых делах.

А теперь первая часть темы чисто только для Тюрем=нет.
Кровавая резня по этапу.__________________________

Краткий исторический изыск в форме обширного художественного рассказа (подборка из повести).

При работе, для осмысления и анализа, использованы материалы:
А.П. Чехов, «Остров Сахалин»;
Ф.М. Достоевский, «Записки из мёртвого дома»;
Валентин Пикуль, «Каторга»;
П. Ф. Якубович, «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника»;
Л.Н. Толстой «Воскресение».

****************************
…В ночь на 6 июня Евгения Ланского привезли в Петропавловскую крепость. Он вышел из чёрной тюремной кареты и с тоскою посмотрел на конвоиров. Сопровождающий штабс-капитан ободрительно прошептал в ухо:
-Крепитесь, барон: Бог не выдаст, свинья не съест. Держитесь с достоинством.
На минуту отчаяние отпустило Ланского. Но скоро его пробил озноб. Вокруг было почти светло, гробовая тишина окутывала пространство. Из песка высилась страшная, легендарная крепость, душегубка №2 после адского Шлиссельбурга. Она показалась Евгению жутким письменным прибором с позолоченным ангелом на крышке чернильницы. Государственный исполин этим «пёрышком» легко утопит в жирной кляксе муравьишку, человечка-буковку, Евгения Ланского…
Ударили часы. Куранты с десяток раз проскрежетали «Господи помилуй» и пару раз – «Коль славен». Потомственного дворянина Евгения, как последнего смерда в эпоху феодальной раздробленности на Руси, - записывали, грубо обыскивали, переодевали в арестантский гардероб, от которого физически тошнило. Ланского вели через пыльные дворы к Невской куртине, потом чрез вонь тюремного коридора. Оказавшись в склепе одиночной камеры, Евгений обречённо вздохнул: «Всё, жизнь кончена»…

…Утром 7 июля штабс-капитан Ланге подъехал на пролётке к величественному дому, в котором жила Mariette. У подъезда стояла пара английских лошадей в шорах, и похожий на англичанина кучер с бакенбардами в половину щёк, в зелёной ливрее, с бичом гордо восседал на козлах.
Швейцар в сияющем мундире отворил штабс-капитану дверь в сени, где стоял в ослепительной ливрее с галунами выездной лакей с великолепно расчёсанными бакенбардами и дежурный вестовой солдат со штыком в новом чистом мундире. Ухмыльнувшись Ланге, подумал: «Не грех здесь попросить за труды свои, никак не грех». Швейцар величественно пророкотал:
-Генерал на выезде. Генеральша не принимает. Они сейчас тоже изволят выехать.
Ланге подошёл было к столику, на котором покоилась книга для записи посетителей. Но тут вышла двадцатитрёхлетняя генеральша. Mariette была в чёрной накидке и в новых чёрных перчатках, в большой чёрной шляпе с чёрным пером и в чёрном платье, лицо её было закрыто вуалью. «Однако траур», - подумал Ланге с удовлетворением.
Увидев штабс-капитана, Mariette подняла вуаль, блеснула тревожным взором:
-Что Вам угодно, сударь?
-Евгений Ланской велели Вам нижайше кланяться…
Без лишних слов аристократка грациозно повела головой, приглашая незнакомого офицера за собою. Выездной кучер – «англичанин» доставил странную пару на Невский. Оставив экипаж далеко за спиной, Mariette спросила:
- Где он?
- Господин Ланской вон там, - показал Ланге рукой через реку, - в той крепости, что под ангелом. Он в Невской куртине.
-Что такое – куртина?
-Крепостная стена. Это ничего-с. Там ещё сносно. Вот в равелине, в секретном доме, - там худо-с. Там вотчина голубых*(III отделение). Стало быть, Александра Степановича пока не видят за революционера, что очень странно. Ведь, убит сотрудник собственной канцелярии. Боюсь, что господам жандармам кое-что известно о сущности дела.
-О, Боже! – воскликнула Mariette.
-Вы раньше времени не отчаивайтесь, - улыбнулся Ланге. – Доподлинно знаю, что его высокопревосходительство Дубельт* – человек, хоть и дотошный педант, но порядочный человек. Не извольте сомневаться. Даже Чернышевский его аттестовал, как преприятнейшего господина. Парадоксально, конечно, но факт.
Беседа продолжалась. Набережная была уставлена каретами, здесь дефилировали онегины и печорины, акакии акакиевичи и будущие каракозовы, каренины и вронские et cetera, et cetera, et cetera.
****************************
…Заскрипели засовы, заскрежетали замки камеры, и Ланской почувствовал, что тонет в омуте. Сейчас начнётся! Позор и бесчестие!
Меж тем дверь растворилась и взору молодого барона открылась внушительная фигура. В камеру зашёл инженер-генерал, комендант Петропавловской крепости. Усеянный орденами мундир тускло осветил убогий сырой каземат.
Старый генерал с кряхтеньем уселся на табурет возле арестантской кровати и долго разглядывал барона. Ланской же стоял, потупив взгляд. Был он в зелёном байковом халате и в громадных, уродливых, стоптанных туфлях. Этот скоморошеский наряд усугублял душевное отчаяние.
-Да-с, милостивый государь, - вздохнул, наконец, генерал. – Что же вы этак, а? Тремя языками владеете, за границами учились! Ну, что же, как батюшка ваш приказал долго жить, да оставил вас только с долгами? Ведь, и на военной службе вы имели шанс хорошей карьеры. И секретарём подвизались в Сенате. И могли преспокойно жить с большим окладом в цензурном ведомстве. Но нет! Отовсюду изволили выйти-с. И что же?
Впрочем, меня просили очень достойные люди («Хватает покровителей у Mariette», - подумал мимоходом Ланской). Так что, не до нравоучений. По мне так, не социалист вы, и то слава Богу. Вы есть некая проекция Онегина. Онегин, лишённый наследства. Однако не до каламбуров, к делу.
Вот, извольте прочесть послание от госпожи М.
Послание было лаконичным. «Евгений! Открой следствию всё, как было. Я возлагаю на себя крест позора во имя твоего спасения. Правда – единственное средство. Твоя М.»
-Ваше высокопревосходительство, - промолвил Ланской, - что это? Вы посвящены в подробности?
-Изрядно-с, - вздохнул комендант крепости. – Хотя ваше злодеяние из разряда мерзостей пред Господом, но оно не имеет отношения к расшатыванию государственных основ. Вот где ключ к хотя бы малой надежде. Эх! Что за грязь: любовник генеральши убивает у себя на квартире бывшего её любовника, сотрудника III отделения! А муж-рогоносец – действительный тайный советник - руководит департаментом! Как он руководит, коли за собственной женой уследить не может? Да, и где же уследить – он же в два раза старше неё!? О времена, о нравы!
-Но чем же мне поможет такое страшное признание? – удивился Ланской.
-В Третьем отделении имеются свои собственные правоведы. Вы, драгоценный друг, были слишком неразборчивы в своих знакомствах. Или в попойках, вернее сказать. Господин Буташевич-Петрашевский* вам знаком? Увы, да. Сколько раз вы изволили пьянствовать с членами этого кружка? И после процесса по их делу совершаете эдакое преступление. Уж как государь Николай Павлович был к ним милостив! Да, и как всегда – остроумен ко благу! Объявить о казни и в последнюю минуту помиловать! Прекрасный урок на будущее! Великий воспитательный эффект! Уж будьте уверены, что вас не помилуют, если будет усмотрена ваша причастность к деятельности петрашевцев…
*****************************
…Во все времена долго ждут подследственные решения своей участи. Дождался через полтора года и Евгений Ланской. Тихо, без общественной огласки, был он уведомлен о лишении всех прав состояния и об осуждении в бессрочную каторгу. Он остался жить, но зачем? Mariette к тому времени влюбилась в нового поклонника, имела в покровителях жандармского генерала и с невинной откровенностью общалась об этом в тайной переписке с Евгением. Слава Богу, помогла с деньгами, и обещала на будущее не забывать. Для друзей Ланской перестал существовать. Единственная сестра воспитывалась в семье дальних родственников, людей с положением. Связи с прошлой жизнью решительно оборвались. Лишь штабс-капитан Ланге проявлял участие к судьбе узника. Впрочем, у Ланге были какие-то свои прагматические цели, интуитивно догадывался Евгений.
*******************************
Евгений, наконец, был, как все, ошельмован в бане: обрили гладко-нагладко ровно половину головы (правую половину в продольном направлении) и заковали крепко-накрепко в десятифунтовые кандалы с железными кольцами, так тесно обнимавшими щиколотку ноги, что с трудом проходило между ними и телом нижнее белье. Ланской, впрочем, осваиваясь в новом мире взаимоотношений (весьма этому способствовали инструкции Ланге), нашёл точки соприкосновения с нужным человечком. И был перекован в более просторные и легкие оковы, которые за отдельную плату даже обшили плотною замшею.
«Причёска» угнетала достоинство Евгения гораздо более чем вполне «удобные» кандалы. Но он был весьма начитан и знал, что не в столь отдаленную старину на лицах и плечах колодников выжигались каленым железом особые клейма, и до сих пор еще можно встретить в Сибири, в каторжных богадельнях и на поселении дряхлых стариков, имеющих эти ужасные печати. Лучше уж уродливая причёска, нежели физическое уродство…
********************************
И пошёл Ланской в уголовной партии по легендарному русскому этапу. А что такое этапный путь по-русски?
Это три тысячи вёрст по необозримой, предполагаемой линии бесконечного сибирского пути, который тянется от Томска до Сретенска (средоточия Нерчинской каторги). Это разбросанные в двадцати--сорока верстах друг от друга огромные, мрачные здания с решетчатыми окнами, большею частью ветхие, осунувшиеся, веющие холодом, одиноко стоящие где-нибудь в поле или на краю села, в стороне от большой дороги.
Это и есть так называемые этапы -- дорожные тюрьмы, в которых отдыхают и ночуют утомленные партии. Точнее выражаясь, из двух таких тюрем одна, поменьше, зовется полуэтапом и только другая, побольше и почище,-- этапом; при последнем находятся казармы для местной команды солдат, конвоирующих арестантов, и квартира для офицера, неограниченного хозяина судеб на пространстве двух и даже четырех подобных тюрем. На полуэтапах партия только ночует, утром следующего дня снова трогаясь в путь; придя на этап, она проводит следующий день в отдыхе, называемом поэтому "дневкою". Таким образом, каждый третий день проходит в бездействии, и этим движение партии, и без того небыстрое, страшно замедляется.*(Пётр Филлипович Якубович, «В мире отверженных»).
У Евгения Ланского было благостное спасение от ежедневной серости, томительности и неудобств. У него были деньги от милой, ветреной, счастливой в прелюбодеяниях Mariette. И Евгений был постоянно пьян. Не вдрызг, а только для комфорта душевного. Конвой и этапные офицеры, в основном, относились к Ланскому с участием. Появился и серьёзный товарищ из полубритого братства. На пару с Петром, бывшим штундистом*, они «разговлялись» чем придётся, от мадеры до водки. Это уж как выпадет по пути.
Пётр был человек бывалый, лет сорока. Сейчас он шёл третий раз по возврату в каторгу: его очередной побег неудачно закончился через год. Секретов в каторжанском бытии для него не было после десяти лет общего срока с «трёшкой» бегов, и он с охотой посвящал молодого барина в нюансы. Упекли же Петра в каторгу за убыток в торговле вином. Не вором, однако, он был, а старшиной непитущей секты, штундистов. Поприжал строгонько свою общину, и не стало никакого доходу от большущей деревни питейному заведению местного кулака. Упечь штундиста было совсем не трудно: за поношение устоев православной церкви. Теперь Пётр не верил ни в штунду, ни в каторжанскую справедливость, и свободно резонёрствовал по самым различным направлениям. Но более всего ныне Петра занимало решение очень непростого вопроса, опасного и вряд ли решаемого. Он желал изменить неписаный Устав нынешнего каторжанского общества.
Пётр был невысок, но жилист и силён. Здоровый образ жизни давал ему преимущество в соблюдении себя. Преимущество перед многими тысячами товарищей по несчастью. На окружающую «шпанку»* (стадо овец, прозвище каторжанского общества) он смотрел с неприкрытым презрением.
**************************
…Очередной полуэтап, в глухомани обыкновенной, был расположен так же, как все этапы и полуэтапы по сибирской дороге: во дворе, окружённом завостренными брёвнами-палками, было три одноэтажных дома. В одном, в самом большом, маялись арестанты, в другом – конвойная бригада, в третьем – офицер и канцелярия. Во всех трёх домах светились огни. Под крыльцами домов горели фонари.
Ланской, разделив плотный ужин с офицером, сказал:
-Виктор Феофилактович, так может, всё-таки, пошлёте солдатика на деревню?
Молодой офицер, немногим старше Ланского, захохотал:
-А, что, не терпится?
Комната освещалась висячею лампою, пахло крепкими дурными духами. Офицер был в австрийской куртке, облегавшей его широкую грудь и плечи. Он поморщился:
-Однако ты, Евгений, парфюм здесь развёл – дышать плохо! Как же ты на крестьянку-то позарился? После генеральши? Ха-ха-ха!
-С Вами, Виктор Феофилактович, и крестьянки, чаю, не дождёшься.
-Уж поверь мне – незачем курьеров посылать. Скоро сами пожалуют, на торговлю.
-Угу, - нахмурился Ланской, - под утро. И снова не успею столковаться.
Виктор Феофилактович разлил по стаканам вино и с улыбкой предложил:
-Евгений Степанович, а давайте сыграем? Моя ставка – солдатик на деревню, а твоя – десять рублей серебром. И время, кстати, отлично убьём. Ну, что? По маленькой?
Ланской покачал головой. Конечно, офицер недурственно придумал: при выигрыше он получает, а при проигрыше не рассчитывается.
-Согласен, - кивнул Евгений. – Только Вы уж распорядитесь насчёт курьера прямо сейчас.

Так начинался этап Ланского. Евгению было странно слушать страшные откровения от бывалого Петра. Пока что шествование их небольшого этапа протекало буднично и мирно. А под алкогольную эйфорию порою даже и весело… Этап их, кстати, назывался – холостой… Ланской не утруждал себя вникать в повествования уголовного «семейника». Евгений более вникал в разнообразие состояний при хмельном опьянении…

*************************

…И вот небольшой этап достиг первой большой Пересылки, сделанной в Западной Сибири. Низкое, серое осеннее небо скорбно плакало дождливой моросью. Трёхэтажный каменный острог а-ля Екатерина Великая мёртво взирал чёрными зарешёченными окнами на перекличку каторжанского народа. Тюремный двор гудел. Евгений даже чрез пьяное «забрало» нечто жуткое ощутил физически. Казалось ему, что из непроветриваемых казематов исходит некий ментальный смрад. Уж Евгений давно убедился в рисковой смелости своей натуры, но сейчас он испытывал звенящую в себе вибрацию из многогранной гаммы различных опасений и тревог. Чёрт побери! И это он – дерзкий волокита, любимец Купидона, и бесшабашный понтёр*, баловень Фортуны! До десятка дуэлей с вельможными рогоносцами, сотни тысяч рублей в ставке на легкомысленную карту! И ему – страшно?! Нет, не бывать такой эмоции!
Две тысячи заключенных выстроились пред чёрным, беспросветным и безнадёжным зёвом Острога. Но что это?
-Алмазов, Серапион!
-Бриллиантов, Николай!
-Сапфиров, Сысой!
-Изумрудов, Иван!
-Карбункулов, Георгий!
-Золотов, Прохор!
Ланской улыбнулся и толкнул в плечо товарища Петра:
-Что за невидаль такая? Куда это мы попали, Пётр Евсеевич?
Штундист зловеще, умудрённо ухмыльнулся:
-Дражайший Евгений Степанович, ваше бывшеблагородие, слушать надобно было мои байки, да запоминать! А таперича меня держитесь, и уповайте, яко на архангела! И слушайте-с далече!
-Львов!
-Единорогов!
-Вепрев!
-Туров!
-Тигров!
-Медведев!
-Соколов!
-Орлов!
Ланской тихо смеялся:
-Однако, теперь представители царства животного!
-Это – да, - осклабился Пётр. – Разорвут, прожуют, глотнут и высрут!
Перекличка продолжалась. В гудящем гуле Евгений слышал дальше дерзкие представления:
-Никифор Пострадавший!
-Пантелеймон Потерпевший!
-Игорь Много горя видел!
-Аскольд Шмонькодралов!
-Кирилл Хвостом на гору!
-Лев Страдающий!
-Олег Думающий!
-Святослав Освобождающий!
-Рюрик Благовествующий!
Ланской с улыбкой ткнул в плечо друга:
-Что это, Пётр Евсеевич? Какая-то адская насмешка, какой-то оскал люциферов! Эти черти мелют, что на язык придётся, а те бараны пишут!
Штундист пожал плечами:
-Да я же Вам, Евген Степаныч, обстоятельно про сие раскидывал, а Вы изволили быть под Бахусом!
А представления непроизвольно входили в мозг Ланского через ушные раковины:
-Буранов!
-Вьюгин!
-Бурин!
-Ветров!
-Донцов, Не Имеющий Концов!
-Ураганов!
*************************
…Когда арестантскую массу рассортировывали в Острог, Евгений бодро вынул свою кожаную баклагу от штабс-капитана Ланге («И откуда он, бестия, знает наши каторжанские пути?» - мимоходом подумалось Ланскому) и изрядно приложился к нею устами. Пётр, впрочем, скоро выдернул баклагу из рук пьяного баронета. Не преминул и сам отведать изрядную порцию из сосуда.
-Пётр Евсеевич, Вы ужо по дружески, - пьяно мыкнул бывшеблагородие, - распорядитесь, а? Такоё хамьё, ведь, вокруг, не дайте же мне сгинуть «во глубине сибирских руд», родной Вы мой евангелист. Душа Вы человек, золото-сапфир-бриллиант! Не оставьте своим попечением меня, беспутного! Прошу Вас, яко Архангела!
Шультес, такова была фамилия Петра Евсеевича, потомка немецких колонистов, деловито сгрёб в охапку малолетнего душегубца, и их артель двинулась в вонючие казематы Тюменского острога…
*****************************
…Ланской проснулся. В уме ещё проносились неясные кошмары беспокойного сна. Ах, как же мерзко вспоминать последние события бытия! Уж несравненно лучше сконцентрировать всю память на действиях сновидинческого кошмара. Какие-то голоса исходят из окружающей тьмы. А, голос Петра! Это – хорошо! «Евсеич непременно отстоит меня в этой преисподней», - подумал Евгений, и сразу успокоился за текущий момент. Теперь – курить! Опохмелиться чуть погодя, после доброй сигары не в затяжку. А потом? Да, чёрт с ним, с этим «потом»! Всё равно жизнь настоящая – кончена!
В темноте, с похмелья, Ланской ничего не мог отыскать в своих вещах.
-Пётр Евсеевич, братец дорогой! Где у нас табачные запасы, а? – спросил он, кряхтя от страшной абстиненции, от тривиального алкогольного отравления.
Шультес молча протянул своему протеже сигару, и продолжил свою вдохновленную речь:
- Ты хочешь сказать, что ты есть истинный бродяга?!
Оппонент Петра Евсеевича с улыбкой оглянулся на своих приспешников. С открытого тюремного коридора в камеру проникал тщедушный свет. Лица у приспешников вопрошаемого хищно улыбались. Ланской принял сигару и отрапортовал:
-Евсеич, я отолью. И без меня никаких судьбоносных решений!
Ланской не обратил никакого внимания на гомерический взрыв хохота после своих слов. Он лишь чувствовал полную баклагу! Во, что значит – опытный каторжанин! Пётр Евсеевич ухитрился её наполнить даже в этом люциферовом хаосе!
Встав в вонючем тюремном коридоре Ланской запркинул глотку. Содержимое полилось в желудок. Евгений поперхнулся. Потужился. Блеванул. «Не принимает естество», - вяло подумалось бывшему баронету. Отдышавшись, Евгений принял на грудь. Вот, она – славная эйфория! И Ланской уверенно, слегка шатаясь, двинулся в кандалах по тюремному коридору.
Спрашиваемый Шультесом арестант вскочил, и звонко, истерически спросил:
-Любезный, а скажи, пожалуйста, так как я тебя не знаю ни с каких сторон, скажи – что есть такое «истинный бродяга»?!
Пятнадцать человек в темени острожной буравили взглядом Шультеса, ожидая его ответ. И было ясно и прозрачно, что сей ответ очень, очень ожидается. Пётр зло ухмыльнулся:
-Что? Ждёте?
-Только одно слово вон из трактовки – и ты жмур! – торжествующе провозгласил улыбающийся парень лет двадцати восьми, в красной шёлковой рубахе навыпуск et cetera.
Пётр многозначительно улыбнулся и начал тихую речь с вопроса:
-Бродяга – это есть самый наивысший Титул для арестанта. Что скажете?
Митрофан Имей в печень мать не наших прищурил глаза и ответил:
-Истинно глаголешь, раб Бога нашего Каторжанского. Далее.
-Бродяга – это человек Воли, гнушающийся подачек от верхов неправедных.
-Ай, хорошо! – в сердцах воскликнул Митрофан Имей в печень. – Ой, по нашемскому. По босяцки! Далее!
-Наша справедливость, каторжанская, - выше законов анператорских!
Митрофан оглядел свою кодлу со значительным видом и спросил:
-Слыхали ли вы, уважаемые, нечто подобное? Слыхали ли, слыхивали? А=а-а?!
Кодла молчала. Да и где же не молчать, если знать послужной список Митрофана Имей в печень мать не наших?
*******************
Между тем Ланской подошёл к «парахе», на коридоре Тюменского острога. Имея мысль поссать.
Уже издалека он заметил, - благо, что факела маячили вовсю, - что прямо на параше некий люмпен дрючил некую «мадам» прямо на железной бочке с экскрементами.
-Что за дрянь?! – крикнул неистово Ланской.
Пара рассоединилась. Женщина участливо кланялась, а «кавалер» подлетел со словами:
-Ваше благородие! Не велите казнить!
Чрез некоторое количество секунд «кавалер» ВГЛЯДЕЛСЯ И ЗАОРАЛ:
-Куда же ты лезешь?! Убью мразину!
*********************
…Крики были громкие. На коридор вылезла вся шелупень, для антиресу. Ланской, не долго думая, двинул кулаком в челюсть чёрта. И чёрт потерялся в темени.
Пётр Алексеевич Шультес ухмыльнулся:
- Вот, Митрофан, пожалуйста тебе! Ща, очнётся, и начнёт буровить – мол, я – бродяга! Сколько, бля, в пиздень-воротень, тута – «бродяг»?! Немеряно!
На воле – не украсть-не покараулить! А здеся – принарядился падла в красную шёлковую рубаху с каторжных и давай орать – я бродяга! Резать таких надобно! Устанавливать устав единый для истинных бродяг! А то – ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ, блядь, советник! Пусть и у нас будут ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ бродяги, настоящие!
На коридоре Тюменского острога показались этапные офицеры. Дискуссия обещала вырасти в резню. Идейную…..

[gogen]

Начало увлекательно)), но вот географические нестыковки вводят в ступор. Пишешь:*А что такое этапный путь по-русски?
Это три тысячи вёрст по необозримой, предполагаемой линии бесконечного сибирского пути, который тянется от Томска до Сретенска
Засим повествование продолжается и выясняется , что они дошли до...Тюмени. Это как так? Тюмень -это вообще сразу за Уралом, на запад от Томска на столько же далеко, сколько от Томска до Сретенска на восток. И никак не может быть по пути от Томска до Сретенска.

[senyasevast@mail...]

Начало увлекательно)), но вот географические нестыковки вводят в ступор. Пишешь:*А что такое этапный путь по-русски?
Это три тысячи вёрст по необозримой, предполагаемой линии бесконечного сибирского пути, который тянется от Томска до Сретенска
Засим повествование продолжается и выясняется , что они дошли до...Тюмени. Это как так? Тюмень -это вообще сразу за Уралом, на запад от Томска на столько же далеко, сколько от Томска до Сретенска на восток. И никак не может быть по пути от Томска до Сретенска.

Учёные, академики, преподаватели, судьи, адвокаты, президенты славянских держав и прочие-прочие, - все отдают некую дань (моде, традициям, своим убеждениям?) церкви православной. Той церкви, которой дано Правильно Славить. Это вообще к одной из версий насчёт названия церкви, считающейся нашей родной. Однако речь сейчас не о теософии, богословии и т.д. и т.п. Речь о парадоксе русского менталитета.
Учёные, академики, преподаватели, судьи, адвокаты, президенты славянских держав и прочие-прочие, - все эти миллионы интеллектуальной гордости славянской нации признают Льва Николаевича Толстого, как действительно великого литературного классика, который, впрочем, справедливо считается классиком мирового масштаба.
Анафема православной церкви на душу Толстого. «Воскресение» Льва Николаевича с разоблачением кумиров и идолов. Его собственное учение на основании Евангелия. Толпы «толстовцев». Драма жизни Льва Толстого, скрупулезно проиллюстрированная Стефаном Цвейгом. Вера, религия, трагедия великой жизни. Чрез жизнь великого литератора Толстого. Собственно, интеллектуальный потенциал Руси современной всё это знает!
Но великие нашей нации отдают дань и церкви православной и великому литературному классику! И вся нация следует этому примеру. Отдают одинаковую дань двум диаметральным противоположностям! То есть, реалии действительности в свете полного абсурда! Либо - наша родная церковь, а Толстой – параноик и умалишённый, или – наоборот. Но нет! Всё – хорошо и велико: и церковь православная, определившая Толстого в ад, и Лев Николаевич, определивший её туда же! Да здравствует русский менталитет, парадоксальнейший в мире!

[gogen]

Отдают одинаковую дань двум диаметральным противоположностям! То есть, реалии действительности в свете полного абсурда! Либо - наша родная церковь, а Толстой – параноик и умалишённый, или – наоборот.

Не думай об этом!! Психика *просядет*. Или сопьёшься и заколешься, или в дурку загремишь.....

[блондин]

... И к одному из них, Чингизу, лично нанёс визит фюрер со свитою.
-- Ты, что же, зверь покрученный? От рук отбился?
-- Чито?
-- Кровь в хатах пролилась! Фадей тебе так дорог? Берите подонка и на перековку к Зольдату!
Вор кинулся в ноги к фюреру:
-- За чито, началнык? За чито?
-- За смуту, которую по хатам пустил! - фюрер подошвой сапога пнул узника в лицо.- "Отворовался", откороновался, зверёныш! В прэсс-хату!
-- Ни я, началнык! Я тока пиредал маляву! Билят буду! Пироверь!
Фюрер задумался, вор стоял на коленях, свита равнодушно ожидала решений.
[/quote]

А ЧЕ ВОР оказался на коленях?

что ты так про людей отзываешся УСТАВШЫ?

[Laniasvet]

... И к одному из них, Чингизу, лично нанёс визит фюрер со свитою.
-- Ты, что же, зверь покрученный? От рук отбился?
-- Чито?
-- Кровь в хатах пролилась! Фадей тебе так дорог? Берите подонка и на перековку к Зольдату!
Вор кинулся в ноги к фюреру:
-- За чито, началнык? За чито?
-- За смуту, которую по хатам пустил! - фюрер подошвой сапога пнул узника в лицо.- "Отворовался", откороновался, зверёныш! В прэсс-хату!
-- Ни я, началнык! Я тока пиредал маляву! Билят буду! Пироверь!
Фюрер задумался, вор стоял на коленях, свита равнодушно ожидала решений.


А ЧЕ ВОР оказался на коленях?

что ты так про людей отзываешся УСТАВШЫ?

это вишь ли творчество-автор рисует что на ум придет или не на ум (IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/dry.gif)

[gogen]

это вишь ли творчество-автор рисует что на ум придет или не на ум (IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/dry.gif)

Это срыв покровов.

[Laniasvet]

Это срыв покровов.

и под какими же покровами автор прячется по вашему?

[Поли-карп]

и под какими же покровами автор прячется по вашему?

Это превращение Творчества в тварьчество, Свет. Вот их покровы...

[gogen]

и под какими же покровами автор прячется по вашему?

Для туго понимающих ещё раз - он не прячется под покровами, он их срывает.

[senyasevast@mail...]

... И к одному из них, Чингизу, лично нанёс визит фюрер со свитою.
-- Ты, что же, зверь покрученный? От рук отбился?
-- Чито?
-- Кровь в хатах пролилась! Фадей тебе так дорог? Берите подонка и на перековку к Зольдату!
Вор кинулся в ноги к фюреру:
-- За чито, началнык? За чито?
-- За смуту, которую по хатам пустил! - фюрер подошвой сапога пнул узника в лицо.- "Отворовался", откороновался, зверёныш! В прэсс-хату!
-- Ни я, началнык! Я тока пиредал маляву! Билят буду! Пироверь!
Фюрер задумался, вор стоял на коленях, свита равнодушно ожидала решений.


А ЧЕ ВОР оказался на коленях?

что ты так про людей отзываешся УСТАВШЫ?

********************************************************************************
************
Это не ответ. Ибо отвечать здесь не на что. Это мой коммент интересующимся темой.
С уважением Сеня

…Много или мало – полторы сотни лет? С одной стороны - ушли в мир иной целые поколения. И нам кажется, что тогда картинка мира совсем иная, нежели ныне, другой был и менталитет человеческий. Конечно! Спокойно всматриваясь в иллюзорную дымку прошлого вдруг обнаруживаешь некие странные параллели с недавним настоящим. Эти параллели предстают казусами и парадоксами.
Сто пятьдесят лет тому назад (плюс-минус энные годы и даже десятилетия) среди каторжанского народа появилась новая «масть» - политические. Эта эпоха твёрдо заявила о себе великой датой - . Главари неудавшегося переворота были казнены. А страна российской каторги пополнилась пятью сотнями политических узников…
Это продолжение "кровавой резни по этапу"...

Человеку же, привёдшему ЦИТАТКУ из моей ПОВЕСТИ "Крытая", и задавшему вопрос : что ты так про людей отзываешся УСТАВШЫ?... Научиться бы писать человеку))). Только хотя бы - писать... А рассуждать? Ему ли, не умеющему писать? Ему ли рассуждать? Только лишь о правилах чистописания? Целая повесть написана! Суть которой - Вор действительный, победивший систему. И туто тебе - Уставшы, ты чё там? Это чисто тюремнетовский камеди клаб.
И сейчас отвечаю всем интересующимся... И, что самое пикантное))), к госпоже Ланисвет, со своим "светлым каментом", эдаким "любовным", таким "Правильным" каментом)))... к "резюмишку" блондина... Впрочем, тот камент от Ланисвет весьма невысок по какому-либо содержанию инфы, от идейной и до левой... Так вот , чисто небольшой ответ на вопрос от "Блондина". Это же нужно было придумать себе ЗДАКОЕ ПОГОНЯЛО, чтобы потом лепить строчки возмущения перед странной "борьбой" за Идеалы Общего? Именно такой ник-паганяло - Блондин! Н-да. Без каментов. Блондинофф по жизни хватает в избытке, всегда и везде... Но женщин-модераторов, "высоко подтверждающих" "РЕЗЮМЕ_МНЕНИЕ" неких блондинов... Это чисто - госпожа Ланисвет... Так слушайте же, уважаемая. Чисто для Вас.
...Всегда и везде, во всех временах и народах, бывали примеры, когда человек отрекается от своей идеи, предаёт её. Здеся - церковные патриархи, султаны-халифы, коммунисты-секретари, иезуиты там с францисканцами и так далее в кубе. Можно говорить долго о разнообразнейших примерах в длинной истории. Акцентируем внимание на одном примере. А именно - явление в пенитинцеарной системе СССР, известное под названием - "Сучья война". Официально началась таковая с 1946 года. Неофициально - есть упоминания в моей "Крытой". Объяснять смысл "сучьей войны" тогда - сейчас не стоит. Все уж знают. Но любят сейчас вспоминать, что Воры старой закалки - не в пример нынешним. Хотя, лично я думаю по другому. И я лично солидарен со своим хорошим товарищем, бродягой чисто, Царство ему Небесное. Мой товарищ говорил более 10 лет тому назад: "В карман лезть? это не покупка - это стучаться в тюрьму! Как смеют предъявлять Ворам за этакую "карманную профессию", за ходки в зону? Это - бред! Сейчас имея мозги незачем кормить тюремных клопов!" Конечно, я был согласен, и сейчас согласен с мнением. Но речь при этом я вёл за "сучью войну"... Что. мол, и в то твёрдое время энное количество перекочевало из Идеии Воровской в сучью масть-тему. Тема эта - неисследованная до конца. Но, благодаря средствам массовой информации, эта тема - общеизвестна. и - неоспариваемая это тема. Это есть общее ментальное достояние читающего народа.
Исходя из указанного мною Достояния, вопрос Блондина - просто противостояние миллионному мнению, чьё моё предыдущее определение таково - общее ментальное достояние читающего народа.
Итого, раз в 40-50 годах такие фишки имели место быть при рассуждениях о воровской короне, то, что - потом не может быть? Вопрос совершенно - риторический. Всё бывает и всё может быть. А чисто для нас с вами, для всех простых смертных, тем паче когда попавшим в места, что "не столь отдалены"... Для нас, если мы Вора даже в глаза не увидим, всегда останется Идея Справедливости в тюрьмах и лагерях. Идея Справедливости - идея противостояние насилию. Долгая тема, обстоятельная. Сейчас не об этом.
Сейчас чисто для нормальных, одарённых интеллектуально людей.
Это чисто конкретный ответ Блондину и госпоже Ланисвет.
При этом с искренним уважением Сеня

и под какими же покровами автор прячется по вашему?

Уважаемая Ланисвет, тебе ответ на сие я позволил себе, с твоего незримого разрешения... к своему посланию к шняге от пользователя Блондина Оно там чуть ниже по клаве)))....
Сюда же, в свой типа и как бы даже не и полуответ-"ответ" изволю присовокупить свой бренный рассказишко, чисто про то что кажется))).
С уважением и симпатией Сеня.

Метаморфоза.
После полудня районные центры, малороссийские городишки, совсем не кишат толпами обывателей. Примечательность украинских городков восточного региона, этих многочисленных искусственных микро-полисов, в том, что скопление народа в них можно увидеть лишь на главном базаре, и то до обеденного времени, а сами городки во всякий час изобилуют пустынными улицами. Народу можно увидеть здесь столь немного, что кажется, вымер населённый пункт или выселился, либо спит. Впрочем, лет эдак двадцать-тридцать тому назад, всё было почти так же. Конечно, тогда асфальт не был так разворочен да зданьица были поновее. И были ещё праздничные шествия-демонстрации от совдеп-культуры, собирающие народ в небывалом для этих улиц количестве. Когда-то племя советских горняков, шахтёрское сословие, трудилось за неплохую и своевременную зарплату, и посему некий невидимый, психологический ментал над этим краем веял определённым спокойствием и удовлетворением от суетного бытия. Теперь же, казалось, что в самом воздухе пустынных улиц незримо витают злобная обречённость, страх и раздражение, истерическое ожидание чего-то ещё худшего...
В седьмом часу летнего вечера я вышел на автовокзал города С*. Надежды уехать в соседний городок Т* было мало. Не исключено, что в очередной раз придётся идти пешком. Но что такое каких-то десять километров? Ведь, у меня была неплохая работа, и ради неё стоило ходить пешком даже каждый день.
-- Алло, гараж! – услышал я. – Подходи на огонёк, Вася! Как твоё «ничего»?
В тени металлического навеса, проржавевшего и накренившегося, я узнал Кочана. Это был довольно плотный, среднего роста мужчина лет сорока пяти. Из бывших каторжан. Одевался он всегда более чем скромно, мыкался по сожительницам и по заработкам, не брезгуя иной раз и мелким криминалом.
Рядом с Кочаном стоял высокий, мощный человек. Одет он был с шиком, золотые цепь, часы и браслет дополняли крутой имидж.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями, и Кочан подмигнул:
-- Шо, опять на своих двоих будешь двигать на край-то географии?
-- Движение – это жизнь, - усмехнулся я.
-- Это да, - поддержал приятель Кочана. – Кто с иглой двигается, кто фуфло задвигает, кто динамо двигает. И в этом для них заключается вся жизнь.
-- Философская игра слов, - уважительно поддакнул я.
-- Да, а ежели комара-то разогнать дымком дурь-травы, то вообще афоризмы посыпятся, - улыбнулся философ.
-- Да, ну, Вася, подожди маленько, - сказал ему Кочан. – Сейчас должен поднести малолетка: в таких вопросах со мною здесь ещё динамо не двигают.
-- Так, может, пока пивасиком слегонца подмолодимся? – спросил Вася.
В пятидесяти метрах виднелся обшарпанный пивной бар. Кочан покосился в его сторону и улыбнулся:
-- Ну, если тебе не в падлу.
-- Да, то, конечно, не бар, а голимое стойло для алкашей и нищих. Но шахтёрский край, смотрю, опустился конкретно – бар и тот пустой, у людей «воздуха» нет.
Вася посмотрел на меня:
-- Ты с нами, бродяга? Я угощаю.
Идти мне было долго и далеко, но захотелось больше узнать о новом знакомом. Кочан хлопнул меня по плечу и ответил за меня:
-- Идёт, конечно. На халяву и уксус сладкий.
После тройки бокалов на глотку речь зашла о понятиях и преступном мире. Уже и косяк конопли шёл по четвёртому кругу, когда Вася воздвигнулся на очередное мнение:
-- Я знаю ещё нэпманских воров-законников, коронованных при динозаврах, и хочу сказать, что…
Речь внезапно прервалась, выскочившие из-за угла пивбара молодые менты лихо заламывали нам руки. Вася мощно отбросил от себя сержанта и заругался во всю глотку:
-- ***дь, сучьи дети! Так и браслет с часами можно было порвать! Вы, пацаны, офуели! А документы кто будет спрашивать?! Пушкин?!
Весь милицейский наряд угомонился и спокойно наблюдал, как «клиент» набрал номер на своём дорогом сотовом и заговорил:
-- Славик, добрый вечер.
Ему ответили, и Вася сказал в трубку:
-- Тут твои орлы хотят меня захомутать.
Трубку взял побелевший сержант и слушал матюги начальника местного ГУВД. А Вася, утеряв нить предыдущей мысли, начал следующую:
-- Это ещё как я старшим опером был на колымской командировке полосатого режима, так помню…


Copyright: Сеня Уставший, 2008

Это превращение Творчества в тварьчество, Свет. Вот их покровы...

Уже всем, по "животрепещущим" вопросам, я отписал. И пацану очень умному Блондину, и супер-девчёнке насчёт понятий - госпоже Ланисвет. И тебе Поликарп говорю - обоснуй своё определение - "превращение Творчества в тварьчество". Дочитав до конца тему (а какую?), сказал бы ты так? Впрочем, не знаю. Может, только из своих принципов сказал бы - да,, казнить! Вполне возможно. Но тебе, Поли-Карп, не обосновать эту , для меня печальную тему, что, мол, - превращение Творчества в тварьчество. Какого творчества? В чём именно? И т.д. и т.п.
На этом расписываюсь в своём уважении Сеня

Сообщение отредактировал airika - 13.4.2011, 9:21

[Edos]

********************************************************************************
************
Это не ответ. Ибо отвечать здесь не на что. Это мой коммент интересующимся темой.
С уважением Сеня

…Много или мало – полторы сотни лет? С одной стороны - ушли в мир иной целые поколения. И нам кажется, что тогда картинка мира совсем иная, нежели ныне, другой был и менталитет человеческий. Конечно! Спокойно всматриваясь в иллюзорную дымку прошлого вдруг обнаруживаешь некие странные параллели с недавним настоящим. Эти параллели предстают казусами и парадоксами.
Сто пятьдесят лет тому назад (плюс-минус энные годы и даже десятилетия) среди каторжанского народа появилась новая «масть» - политические. Эта эпоха твёрдо заявила о себе великой датой - . Главари неудавшегося переворота были казнены. А страна российской каторги пополнилась пятью сотнями политических узников…
Это продолжение "кровавой резни по этапу"...

Человеку же, привёдшему ЦИТАТКУ из моей ПОВЕСТИ "Крытая", и задавшему вопрос : что ты так про людей отзываешся УСТАВШЫ?... Научиться бы писать человеку))). Только хотя бы - писать... А рассуждать? Ему ли, не умеющему писать? Ему ли рассуждать? Только лишь о правилах чистописания? Целая повесть написана! Суть которой - Вор действительный, победивший систему. И туто тебе - Уставшы, ты чё там? Это чисто тюремнетовский камеди клаб.
И сейчас отвечаю всем интересующимся... И, что самое пикантное))), к госпоже Ланисвет, со своим "светлым каментом", эдаким "любовным", таким "Правильным" каментом)))... к "резюмишку" блондина... Впрочем, тот камент от Ланисвет весьма невысок по какому-либо содержанию инфы, от идейной и до левой... Так вот , чисто небольшой ответ на вопрос от "Блондина". Это же нужно было придумать себе ЗДАКОЕ ПОГОНЯЛО, чтобы потом лепить строчки возмущения перед странной "борьбой" за Идеалы Общего? Именно такой ник-паганяло - Блондин! Н-да. Без каментов. Блондинофф по жизни хватает в избытке, всегда и везде... Но женщин-модераторов, "высоко подтверждающих" "РЕЗЮМЕ_МНЕНИЕ" неких блондинов... Это чисто - госпожа Ланисвет... Так слушайте же, уважаемая. Чисто для Вас.
...Всегда и везде, во всех временах и народах, бывали примеры, когда человек отрекается от своей идеи, предаёт её. Здеся - церковные патриархи, султаны-халифы, коммунисты-секретари, иезуиты там с францисканцами и так далее в кубе. Можно говорить долго о разнообразнейших примерах в длинной истории. Акцентируем внимание на одном примере. А именно - явление в пенитинцеарной системе СССР, известное под названием - "Сучья война". Официально началась таковая с 1946 года. Неофициально - есть упоминания в моей "Крытой". Объяснять смысл "сучьей войны" тогда - сейчас не стоит. Все уж знают. Но любят сейчас вспоминать, что Воры старой закалки - не в пример нынешним. Хотя, лично я думаю по другому. И я лично солидарен со своим хорошим товарищем, бродягой чисто, Царство ему Небесное. Мой товарищ говорил более 10 лет тому назад: "В карман лезть? это не покупка - это стучаться в тюрьму! Как смеют предъявлять Ворам за этакую "карманную профессию", за ходки в зону? Это - бред! Сейчас имея мозги незачем кормить тюремных клопов!" Конечно, я был согласен, и сейчас согласен с мнением. Но речь при этом я вёл за "сучью войну"... Что. мол, и в то твёрдое время энное количество перекочевало из Идеии Воровской в сучью масть-тему. Тема эта - неисследованная до конца. Но, благодаря средствам массовой информации, эта тема - общеизвестна. и - неоспариваемая это тема. Это есть общее ментальное достояние читающего народа.
Исходя из указанного мною Достояния, вопрос Блондина - просто противостояние миллионному мнению, чьё моё предыдущее определение таково - общее ментальное достояние читающего народа.
Итого, раз в 40-50 годах такие фишки имели место быть при рассуждениях о воровской короне, то, что - потом не может быть? Вопрос совершенно - риторический. Всё бывает и всё может быть. А чисто для нас с вами, для всех простых смертных, тем паче когда попавшим в места, что "не столь отдалены"... Для нас, если мы Вора даже в глаза не увидим, всегда останется Идея Справедливости в тюрьмах и лагерях. Идея Справедливости - идея противостояние насилию. Долгая тема, обстоятельная. Сейчас не об этом.
Сейчас чисто для нормальных, одарённых интеллектуально людей.
Это чисто конкретный ответ Блондину и госпоже Ланисвет.
При этом с искренним уважением Сеня

Привет Сеня. Давно не читал таких глубоких постов. Читаю, и отдыхаю морально, и мысли приходят следующие: в произведениях твоих можно найти и Силу Воровского Духа, и прямо противоположное. Сравнивая эти противоречивые творческие элементы, с интересом нахожу что позитивность характеров персонажей обрисована довольно-таки бедно и неинтересно. Шаблонно. А вот негатив, наоборот красочен и эмоционально ярок. При всем этом, я в принципе, понимаю что информированность твоя, как человека и автора, в обоих случаях имеет единый уровень, величина которого тебе самому известна. Вот и получается, что чем щекотливее тема, тем живее она становится на уровне воображения. Вот и СМИ, упомянутые тобой, хорошо пользуются этой способностью головного мозга большей части человечества. Большей части. Но не всего человечества. Видеть позитив главенствуящим, дано единицам. Не знаешь, почему так?