Рассказы,художественные очерки,статьи , тюрьма,воля,жизнь,любовь Опции

[trofej]

Могильная зона (рассказ)


-Стоять! Лицом к стене! - раздался едкий голос "надзирателя".

Воспитательный ум, полученный образованием имел уже оплот твёрдости, но сломился перед чертой, за которой лежал безбрежный океан неизвестности. Чувство страха мгновенно повергло в сознание своего ничтожества.

-Фамилия? - всё так же едко не меняя дикции вопросительно произнёс старшина.

- Кротов, - наполовину сиплым голосом ответил осужденный.

- Полностью. И год рождения, - злобно зарычал блюститель порядка.

Кротов сжался, втянул голову в плечи и неуверенно, слегка заикаясь произнёс: - Кротов, Георгий Иванович, 1958 года рождения.

"Надзиратель" подошёл к двери, открыл сначала нижний, затем верхний засовы и не глядя на замок, вставив ключ и несколько раз с лёгкостью повернув его, открыл тяжёлую, обитую железом дверь.

- В камеру! - язвительно скомандывал старшина в тот миг, когда повеяло сыростью, от которой тусклый свет будто с радостным трепетом выскользнул на свободу.

Кротов вошёл в камеру, слегка вздрогнул, когда с глухим лязгом закрылась дверь, огляделся и подойдя к столу увидел на одной из досок искусно вырезанный и так же искусно перечёркнутый крест-накрест трефовый туз.

- Чтобы это значило? - подумал он, - где я?

Он всеми силами пытался отогнать мысль об уголовной жизни, в которой оказался случайно, о её неписанных законах, за которыми он видел всемирный потоп неизвестности, но не мог справится с давлением вопроса, который никак не давал покоя.

- Где я? - дважды повторил он и увидя на стене рамку, в которой явно было что-то написано, быстрым шагом направился к ней. Увидев "Правила поведения осужденных в следственном изоляторе", он с насмешкой и каким-то неизвестным облегчением подумал, - если это тюрьма, то откуда писаный закон?

Зная из формы общественного сознания, что в тюрьме нет и не может быть ни писанных правил, ни законов, как и в игре в карты, он стал внимательно перечитывать все пункты, будто цепляясь за соломинку, в которой видел спасение. Найдя в пятом и девятом пунктах противоречие, где в одном осужденный имеет право, а в другом обязан выходить на прогулку, Кротов сразу же оживился и опустив глаза в нижнюю часть правил в надежде увидеть фамилию отвечающего за них лица, в первое мгновение с сожалением, а затем ещё более оживившись прочитал, - за пределы подразделения не выносить.

- Мошенники! Ворьё! - сказал он, когда дождь вопросов ещё не имеющих ответа, но появляющийся силуэт спасательного круга, с радостью стучал по его подстриженной голове.

В это время зашумели засовы, застучали повороты ключа, заскрипела дверь, послышился тот же едкий голос контролёра и в камеру твёрдой походкой вошёл "заключённый".

- Как жизнь бродяга?! Здорово! - твёрдо и уверенно поздоровался незнакомец.

Кротов, как и в первый раз вздрогнул, после глухо закрывшейся двери, а дождь вопросов мгновенно сменил густо упавший туман. Он не знал, как быть и что ответить. Твёрдость и уверенность незнакомца поразила и смутила его.

- Что молчишь? Я говорю, здорово, - всё так же твёрдо, но более уверенно повторил вошедший.

Видимо, он заметил моё смущение, - подумал Кротов и приподняв голову, расправив плечи и сделав шаг вперёд, протянул руку и с подражающей незнакомцу твёрдостью ответил: - Здорово, бродяга.

Незнакомец увидев неестественную твёрдость Кротова, протянул руку и то опуская, то поднимая глаза с еле заметной насмешкой громко сказал: - Держи "машину"! Меня зовут "Седой", а имя Степан. А тебя как зовут.

- Георгием меня зовут, - окончательно смутившись ответил Кротов.

- Вижу впервые ты в этих местах, не столь отдалённых, - иронически сказал "Седой" и добавил, - но ничего, не беда, главное не слушать, что тебе говорят, главное слышать, - философски заметил он и направился к столу.

Кротов не зная, как быть, что сказать, стоял у стены и смотрел ему в след. Но чувство собственного достоинства, до сих пор подавленное обвинением вдруг осмелело и вопросительно слетело с его языка: - Скажи пожалуйста, Степан, где мы находимся, - в тюрьме, или в плену?

"Седой" удивлённый вопросом Кротова, посмотрел на него проницательным взглядом и после не долгой паузы одобрительно сказал:
(Продолжение следует)

Могильная зона (Продолжение)

- А ты делаешь успехи, дружище. Интересно, из какого источника зародился, я бы сказал, такой глубокий вопрос?

- Теоретически, из какого источника не знаю, - опять смутившись ответил Кротов, - но ненависть и презрение контролёров, выраженные в злобных и мстительных командах, а к тому же писанный закон, - он резко показал пальцем на "правила", - дают ощущение не иначе, как в плену.

- Недооценил я тебя, Георгий, - с чувством вины признался "Седой", и помолчав некоторое время, как бы обдумывая, с чего начать или припоминая что-то, продолжил: - Однажды в одном из номеров журнала "Нева", в рассказе Л.Сомойлова "Перевёрнутый мир", мне довелось прочитать и обратить внимание на слова одного видного учёного, оказавшегося в этих местах, видимо, по стечению обстоятельств. И вот, что он говорит: - "Официально - действительно не тюрьма, а "следственный изолятор". Раньше было в ходу название "дом предворительного заключения", а теперь вот "следственный изолятор". Признатья, от меня ускользали эти официальные тонкости. Тюрьма есть тюрьма, какими бы обтекаемыми словами её не называли, хоть картонажной фабрикой".

- Я думаю, Георгий, - глядя с одобрением сказал "Седой", - если бы этот видный учёный задался поглубже твоим вопросом, то эти официальные тонкости показались бы ему лесоповалом. Суди сам, почему, когда пишешь заявления на имя начальника тюрьмы и от заключённого, то заявления не принемают, а требуют переписать на имя начальника и даже не следственного изолятора, а учреждения у/я такого-то и не от заключённого, а от объвиняемого или осужденного, но никак, повторяю, не от заключённого? Неужели у него, у видного учёного, - я часто вспоминаю этот рассказ и удивляюсь, не хватило ума за те полтора года, как он пишет, проведённые ТАМ, докапаться до истины?

Кротов не понимая, рассуждает ли он или объращается с вопросом к нему, который для него был так же загадкой, решил перевести разговор, показав при этом своё признание и согласие, в более понятную для него плоскость.

- Иногда, "Степан", - он посмотрел ему в глаза, в надежде заострить его внимание, - случается так, что учёность, которая сама по себе не даёт права на название умного человека, - в жизни принемается за ум.

Увидев в глазах "Седого" одобрение и благодарность, Кротов с увлечением и приподнятым чувством продолжил своё рассуждение: - Бывает и то, что такие качества, которые назвать можно второстепенными - ибо они сами собою не составляют ещё ума, как например хитрость, - доставляют человеку славу умного только потому, что они более других в глаза бросаются.

Кротов мог бы ещё много говорить на затронутую тему и о важнейшем и необходимом виде ума, как здравый рассудок, без которого - он был убеждён, все прочие виды ума бродят, сами не зная, где и зачем, как стадо без пастуха. Но в этот момент раздался глухой, но громкий и непонятный Кротову стук в дверь, за которым последовала всё та же едкая и презрительная команда: - Отбой! Немедленно спать!

Кротов хотел было возмутиться, начал что-то говорить глядя на глухо закрытую дверь, но голос из-за двери остановил его: - В карцер захотел? - язвительно заорал "надзиратель".

- Ложимся старшой, не ори, - недовольно крикнул "Седой" из дальнего угла камеры.

Кротов взглянул на Степана, который спокойно продолжал что-то искать в своём вещьмешке, потом на дверь и в недоуменнии отправился к нарам.

К тому времени Степан вынул из мешка найденный кисет, в котором обычно хронят махорку, весело бросил его из одной руки в другую, с улыбкой посмотрел на Кротова и так же весело сказал: - Не бери в голову, друг мой. Не обращай внимания, он шутит, - и сделав паузу, смеясь добавил, - но он шутить не любит.

Не будь "Седого" в камере, думал Кротов, пока он что-то искал в своём вещьмешке, я бы ему сказал за его унижение и оскорбление пару "ласковых" слов. Подумаешь - карцер. Напугал, - вслух произнёс Кротов.

"Седой" с пониманием посмотрел на него продолжая перебирать свои личные вещи в мешке и достав старое, похожее на половую тряпку казённое полотенце, стал аккуратно, со знанием дела на равные полоски разрывать его. Затем молча насыпал из кисета чай в спичечный коробок, умело обвязал алюминевую кружку, так чтобы её можно было подвесить, достал сигареты, закурил и не стуча по бетонному полу спокойно направился к санузлу. Выбрав удобное место у перегородки, отделяющий санузел от жилого помещения, чтобы как можно меньше его было видно через смотровой глазок, "Седой" искусственно и как бы по привычке громко кашлянул и свет от зажжённой спички, как живой осветил его измученное лицо. Затем он зажёг факел, который был заранее приготовлен, присел на корточки и с любовью поднёс огонь к кружке, подвязаной в углу между перегородкой и стеной. Пламя прилипшее ко дну кружки сияло ярким и нежным огнём. Временами казалось, что не процесс приготовления и не сам чай важен "Седому", а захватывающая и увлекающая его до безумия "игра с огнём".

Глядя на невиданный никогда процесс, Кротов ощущал непонятное для него чувство, из которого неслись вопросы рождающиеся в тайных норах его памяти. Переведя взгляд с дивного свечения на "Седого", который в этот момент уже бережно засыпал чай в парящую воду, хотел было поделиться приливом озарения, но то неведанное ему чувство билось у него в немом рту.

На чьей же стороне истина, как узнать, - он злобно думал глядя на дверь, когда "Седой" вторично поднёс факел ко дну кружки, завершая свою сказочную как жизнь - игру.
(Продолжение следует)

Могильная зона (Продолжение)

Степан не обращая внимания на Кротова, чуть дыша, а затем и вовсе остановив дыхание, будто на мгновение замер, вдруг облегчённо вздохнул, глядя на переворачивающийся с благодарностью под нагревом чай и лёгким движением поднеся факел к ноге и делая выдох, твёрдо придавил его, как бы ставя на этом точку. Затем нежно снял кружку, перенёс её в дальний угол камеры и аккуратно накрыв "золотинкой", с облегчением поставил под нару и поднимая глаза на Кротова вопросительно заговорил: - Значит, говоришь не напугал? А знаешь, Георгий, какая у него пасть? Ведь он проглотит и глазом не моргнёт. Это они в давние времена псами были, а сейчас все рыси и одной масти, - разбудив в себе гнев со злобой проговорил "Седой".

Кротов поднял голову и хотел что-то возразить, но Степан остановил его, - в плену мы, Георгий, в плену. И главное, что в плену мы не у них, - он взглядом бросил на дверь, а у этих, - он с ненавистью посмотрел на окно. - Поэтому, если хочешь их обыграть, то сначала научись проигрывать.

- А причём здесь люди? - с возмущением спросил Кротов.

- Видишь ли, Георгий, - понижая голос и погружаясь в размышления и как бы не зная, с какой глубины начать, вдруг остановил дыхание и повторил, - видишь ли, Георгий, с одной стороны, всё просто, но сложно, с другой, потому, что люди не хотят согласится с тем, с чем связана их прямая вина, за которой они видят расплату.

- Я не понимаю тебя. О чём ты? - в недоумении произнёс Кротов.

- Понимаю, - с твёрдой убеждённостью согласился "Седой". Я ведь проехал десятки тысяч километров в заквагонах, побывав при этом в учреждениях разных видов режимов и даже двух учреждениях, так называемого тюремного типа. И тебе, думаю, очень трудно будет понять меня.

- Я постараюсь, - напрчь забыв о своих личных мыслях сказал Кротов.

"Седой" весело посмотрел под нару и медленно, переводя взгляд на Георгия, лукаво сказал: - Но прежде, надо принять яду, друг мой.

- Всё есть яд и всё есть лекарство, - весело улыбаясь своей сметливости, ответил Кротов.

- О, если бы все понимали это, - доставая кружку, с сожалением сказал "Седой".

Бережно поставив её на стол и прикурив погасшую сигарету, он со знанием дела, налив из алюминевой кружки в кружку эмалированную и обратно, чтобы расшевелить и снять весь кофеин с чайного листа, тяжело вздохнул, несколько секунд подождал, посмотрел на смотровой глазок, затем опять налил тёмную жидкость в кружку эмалированную и сделав два глотка нежно передал, как он выражался "элексир жизни" Кротову.

Весь процесс, до подведения черты, проходил в глубоком молчании. Сделав последние два глотка и поставив кружку на стол, "Седой" затушил сигарету, посмотрел на Кротова и медленно поднимаясь и направляясь к нарам, бодро сказал: - Теперь можно и порассуждать. Ложись, Георгий, на свою нару и попробуем тосануть Колоду, в которой и наш удивительный мир и наша несчастная жизнь.

Кротов не очень понимая, о какой Колоде идёт речь, но заворожённый философскими ориентирами "Седого", пересел на нару, посмотрел на него и осторожно спросил: - О какой колоде, Степан, ты говоришь?

- О какой? Да о той, в которой перебор не бывает, а у кого и бывает, - долго не думая ответил он и добавил, - или о той, говоря словами Гегеля, из которой выростает добро, как из зерна стебель.

- Лучше сменить тему, - подумал Кротов и спонтанно бросил интересующий вопрос: - А за что ты сидишь, Степан?

"Седому" явно не понравился такой крен и уход от предыдущего разговора, но бескорыстный интерес Кротова заставил его смириться и, так как у него не было убедительного ответа на этот вопрос, он решил ещё раз попытаться внести ясность.

- Понимаешь, Георгий, в плену не сидят, в плену работают. А тот, кто не работает, того мучают. Значит на твой вопрос, за что меня мучают, - он помолчал, как бы обдумывая, что сказать, и продолжил, - скорее всего, что иным животным, которые отличаются от обычных только механическим устройством рта, в корне не нравится моя логика вытекающая из естественного права. А как я, скажи, могу к ним иметь уважение или любить их, - он бросил взгляд на окно, - если у них официально не тюрьма, а следовательно любой вынесенный приговор от имени народа - есть нечто иное, как исключительно прямой обман.

- Ты хочешь сказать, - медленно растягивая слова начал Кротов, - что выносимые судом приговоры не могут опираться на Уголовный Закон, поскольку сам Закон не имеет официальной опоры?

-Я хочу сказать, - спокойно, но с чувством гнева продолжал заканчивать свою мысль "Седой", - что любой вынесенный приговор - есть ничто иное, как крик петуха, которого, уже подходит время, Жизнь на кол посадит, да так, чтобы этот кол через мозги вылез.

- А почему на кол? - нерешительно спросил Кротов, видимо, робея и стыдясь, что его вопрос инфантилен.

"Седой" саркастически улыбнулся и злобно ответил: - Потому что у каждого в жизни Мира есть своё место, - а у петуха где? - вопрос, - на колу! - ответ.

В интонации "Седого", с какой он закончил свою мысль, Кротову послышился такой оплот твёрдости, который ему казалось, мог повергнуть в смятение любого и он как-то невольно задался вопросом: - А не кол ли и является той точкой опоры, о которой мечтал Архимед? Возможно, - задумываясь и доставая знания из глубоких нор памяти, он медленно начал погружаться в размышления.

Тем временем "Седой" поднялся с нар, закурил и в тот миг, когда облако дыма затмило и без того тусклый свет, с облегчённым выдохом заговорил: - Мир - Колода, как говорил Ломоносов, Жизнь - Банк, рок мечет, я играю...

Кротов не отвечал ему и "Седой", как бы не обращая внимания на него продолжил свои рассуждения вслух: - А знаете ли вы, - он снова посмотрел на окно, - что ваше безумие и дикость напрямую зависят от непризнания того чистого колодца здравомыслия, который ничем иным, как канализационным отстойником не назовёшь?

"Седой" хотел было дать объяснения своим словам, но Кротов встревожанный вопросом, показавшийся как обращением к нему в том числе, опередил его: - Послушай, Степан, - напрочь отбросив свои рассуждения, сердито сказал он, - если хочешь сказать, что люди - это безумные животные, то прежде всего скажи, кого ты относишь к людям, а затем ты обязан назвать тот поворот Истории, где они потеряли веру в Человека, лишившись его лица.

Хорошо, - видя свой смысл жизни в доказательствах и будто он проник в "тюрьму" с этой целью, "Седой" наполнил лёгкие дымом и с удовольствием выпустив его, увлечённый обвинением продолжил, - но поскольку ты частично ответил сам на первый вопрос, то я лишь добавлю, что люди по моему убеждению это ещё и те, кто признаёт жизнь вопроса и ответа и по степени ответственности их, как за свои слова, так и поступки, я их делю на добрых и злых. А чья ответственность и признание равны нулю, таких, разумеется, - он покосился на окно, - я отношу, мягко говоря к нелюдям.

- Согласен с тобой, но никак не со взглядом на окно, - возвышая голос, сказал Кротов.

- Хорошо, - ещё более довольный, сказал "Седой"

Имея внутреннее убеждение, что нет человека, который мог бы ответить за оскорбление всех людей, Кротов пристально посмотрел на "Седого", и с ехидной улыбкой и как бы шутя, сказал; - давай, давай, но про кол не забывай.

- Ты прав, Георгий, но на колу, скажу тебе, тоже можно играть, если ноги до земли достают, - то ли шуткой на шутку, то ли всерьёз, ответил "Седой", - но это с одной стороны, а говоря об ответственности, с другой, каждый должен понимать о наказании за повод, дающий право спросить, - кто ты такой? Надеюсь, ты понимаешь что рождение именно этого вопроса рождает ошибку, кстати, длительное время не признание которой ведёт к расплате.

Кротов внимательно слушал "Седого", но никак не мог понять, для чего нужна такая преамбула, если это понятно и в детском саду?
(Продолжение следует)

Могильная зона (Продолжение)

Так вот, Георгий, - заметив непонимание, сказал "Седой", - раз ты с нетерпением ждёшь от меня доказательств за оскорбление тех, кто находится за забором, то не кажется ли тебе, что я их не оскорбляю, а называю нелюдьми лишь по той причине, что они более тридцати лет дают повод осужденным задать им вопрос, - кто вы такие, если не на словах, а на деле вы нас не в тюрьме, а в плену эксперементальных учреждений и даже не как животных содержите?

- С условиями содержания я бы мог согласится, но ведь условия зависят от этих, - бросив свирепый взгляд на дверь, сказал Кротов.

- Ошибаешься, Георгий, поскольку условия, согласен, зависят от этих, а вот ответственность, - он пальцем показал на окно, - ложится на них, так как эти являются лишь исполнителями воли их, - увидев ещё не твёрдое согласие, закончил "Седой".

- Конечно убедительно, но..., - начал было Кротов, но "Седой" перебил его, как бы продолжая его мысль.

- Но как доказать, что мы не в тюрьме, а в плену? Это ты хотел сказать?

- Да. Но я ещё хотел сказать, где тот поворот, когда не стало тюрем и заключённый оказался в плену?

Не успел Кротов договорить, как "Седой" добовляя подхватил начатый им вопрос: - Где его начали воспитывать, учить жить, ставить на "путь исправления", а иными словами просто издеваться над ним.

Кротов твёрдо знал, что мера социальной защиты есть мера оборонительная, а значит воспитание осужденных, как мера наступательная, несомненно, воспринимается ими не иначе, как издевательством и он кивая головой показывал "Седому" своё полное согласие.

- Ну, что ж, - Степан сделал небольшую паузу, достал из вещьмешка и положил на стол свои тетради и глядя на них сказал, - если ты действительно хочешь найти тот поворот, который как эхо в гарах отзывается сегодня, тогда слушай и не перебивай меня.

Положа руку на тетради, которые, видимо, будут подтверждением сказанных слов, "Седой" посмотрел на дверь и в полголоса заговорил: - В этих местах, Георгий, как говорят не столь отдалённых, я оказался не по Его величеству случаю, хотя и он сыграл чуть ли не главную роль. В эти места я проник по своей воле и причиной тому был как раз интерес к тому зловещему месту, о котором я и хочу поведать сейчас. А доставерность моих слов, умозаключений как раз и будет подтверждаться сознательным проникновением в так называемую тюрьму с этой целью.

-Невероятно, - с удивлением глядя на "Седого", сказал Кротов.

- Возможно, но факт, - слегка ударив по тетрадям ладонью, ответил "Седой" и начал свой рассказ.

- Прошло уже много лет, Георгий, когда однажды мне в руки случайно попала книга о теории Томаса Мора, в которой меня заинтересовала, сначала не так сама теория, а смерть Томаса Мора, которому было дано право выбора, - либо полное отречение от своей теории, либо отсечение головы. Но и не его преданность теории удивили меня, а сама казнь, где сначала ему отрубили голову, а затем насадили её на пику. Почему на пику? - думал тогда я, и чем так провинился, заметь не практик, а всего лишь теоретик, да к тому же в теории которого нет бедных? Так вот, Георгий, чем больше я углублялся в его теорию, тем больше видел практику того казарменного коммунизма, в государстве которого живу сам. То есть, как теория Томаса Мора, так и страна советов последних лет на практике состояла, во-первых, из элитного слоя, который в начале 70-х годов уже показал свои первые плоды, во-вторых, из слоя середняков, которые устраивались поудобнее, по принципу, - не подмажешь - не поедешь, или хочешь жить - умей вертеться. И эти два основные слоя так смазывались и вертелись, так крутились и катились, что не мудрено, как видишь, докатились.
Но главное не в этом, а в том, что теория состояла ещё и из третьего низшего слоя, но не бедного, потому что состояла на гос. обеспечении, но временно изолированного от общества. То есть в теории не было тюрем, а значит ни заключённых, ни преступников, а лишь, повторяю, временно изолированные от общества находящиеся на полном гос. обеспечении, точно так же как мы сейчас с тобой. Ну, чем, скажи, не "малина", если одевают, обувают, кормят, лечат и даже, обрати внимание, подохнуть не дают, - "Седой" от души рассмеялся и продолжил, - то есть, если ты сейчас, к примеру, не вынесев чудовищных издевательств захочешь умереть, а "надзиратель" заметит, то мало того, что будешь избит, но понесёшь ещё наказание и пойдёшь в карцер. А если человек, скажи, не имеет права на смерть, - даже глупо как-то, то могут ли быть у него вообще какие-нибудь права? Поверь, Георгий, - искренне продолжал "Седой", - что проделывая в заквагонах путешествие по "моровским" учреждениям многих республик, мне на каждом шагу давали понять, а иногда и прямо говорили, что я ничтожество. И поверь, что их слова я не мог посчитать прямым оскорблением, так как они не отрицали, что и они такие же ничтожества, но разница между нами в том, что я не хочу согласится. Конечно, трудно поверить, Георгий, но вот в тетради у меня выписано из одного журнала признание зам.полита учреждения: - "Во время инструктожа воспитателей, я вынужден говорить им о специальных методах унижения личности осужденного и о том, как гнуть его и ломать, если человеческое достоинство в нём ещё теплится. Делаю это не по собственной воле, а тоже по инструктажу". - Поэтому, Георгий, они не отрицают, что они ничтожества, поскольку первично нечистями и мерзостями они считают тех, кто заставляет их быть ими.

Кротов внимательно слушал и когда хотел что-то возразить тихо покашливал. Но "Седой" понимал, что из-за недостаточных знаний он не может его понять в том плане, каком хотелось и он решил сформулировать вопросы так, как они бы правильнее и точнее отвечали на себя. Он немного подумал и сказал: - Трудно, Георгий, передать то, что самому досталось с трудом. Поэтому в подтверждение сказанному лучше будет, если ты сам постараешься ответить на мои прямо поставленные вопросы. Вот послушай первый: - если в тюремных камерах никогда не было и не могло быть писанного закона, то с какого времени в бывших тюрьмах, нынешних учреждениях появился этот закон?

- Подобным вопросом я уже задавался, - промолвил Кротов.

- Это не плохо, с довольной улыбкой сказал "Седой".

- Но удовлетворяющего ответа не получил, - добавил Кротов.

- Ну, что ж, - с чувством понимания начал "Седой", - поскольку я вижу, что ты не плохо ориентируешься в окружающем мире, то послушай более объёмный вопрос: - Если в 50-х годах, по мнению солидных буржуазных экономистов, принципиальных противников марксистской теории, Россия переживала черезвычайно быстрый экономический рост на протяжении последнего десятилетия и Советская экономическая угроза была велика и быстро нарастала, то какие изменения произошли в теории Мира в конце 50-х, начале 60-х годов, когда кричали на весь Мир и обещали показать последнего вора в 80-м году? Кстати, вследствии чего безыдейная организованность привела к стремительному, как нравственному, так и экономическому падению. Или почему с тех пор Закон, являясь мерой оборонительной, стал не только карать изоляцией, а оскорбительным, жестоким обращением и чудовищным издевательством? - Не наводит ли тебя, Георгий, этот вопрос на мысль, что не слишком ли много совпадений на одно время? - "Седой" с ухмылкой, вопросительно посмотрел на Кротова, который в это время задумчиво глядел на бетонный пол, и прищурив один глаз продолжал отвечать на свой поставленный вопрос. - Я вот, к примеру, помню, что в 50-х годах во всех школах висели плакаты; -"ошибка - это поступок, за который не можешь ответить." или "признание ошибки - не является ошибкой, а не признание есть двойная ошибка". То есть со школьного возраста эти знания у детей были первыми ориентирами их правильного и не правильного жизненного пути. А как ты думаешь, Георгий, если бы мы имели возможность поинтересоваться у кого-либо, - что такое ошибка, то какой получили результат?

- Не знаю, - смутившись сказал Кротов.

- А я знаю, - громче обычного сказал "Седой", - потому что катаясь по стране, я задавал этот вопрос сотни раз в надежде найти хотя бы одного, но - увы. Мне отвечали, что ошибка - это когда делаешь что-то не то, или неправильно, - он кашлянул привлекая внимание Кротова и продолжил, - а как, я говорил, определить, что правильно, а что нет? Ведь знать, что можно, а что нельзя - это равно ничего не знать. Важно, говорил я, необходимо знать, почему можно и почему нельзя. - Он сделал небольшую остановку, устало посмотрел и тяжело вздохнув, сказал: - И после каждого такого разговора, друг мой, в их глазах я видел полнейшую тьму.

В то время, как Кротов внимательно слушал его, усталое лицо "Седого" вдруг оживилось и он помолчав немного, под приятными воспоминаниями заговорил: - Но когда я им объяснял ценность этого знания, да ещё приводя примеры, в их глазах появлялся, хоть мерцающий, но свет. Но дело, собственно, не в этом, - с увлечением продолжал "Седой", - главное, кому эти знания встали поперёк дороги и почему их спрятали от детей? Мало того, в начале 60-х годов изменено уголовное законодательство и на этот период падает исчезновение многих терминов и не только с большой буквы, такие как тюрьма, вор, заключённый, надзиратель с заменой их на учреждение, временно изолированный от общества, подследственный, контролёр и т.д. и т.д., - не переводя дыхания закончил "Седой".
(Продолжение следует)

Могильная зона (Заключительная часть)

У Кротова были кое-какие воспоминания о начале 70-х годов, когда он, якобы, видел стремительное нравственное падение по всей стране, но подумать, что растление душ происходит вследствие изменений в Теории Мира он не мог и не хотел верить сейчас, хотя жажда веских доказательств его влекла.

- Убедительно, конечно, Степан, но не совсем, - сказал Кротов.

- Я знал, что тебе может не хватить этих доводов, потому что у тебя нет твёрдых знаний и не может быть, поскольку ты, - он покасился на дверь, - такой же, как они, - и сделав паузу добавил, - в том числе, - изменив при этом тактику с принуждения убеждением на убеждение принуждением.

Кротов не понимая из-за сделанной "Седым" паузы, что означают слова "в том числе", то ли "надзиратели", то ли он, в том числе с "надзирателями", вдруг самопроизвольно опешил и встретившись с острым взглядом "Седого", неожиданно для себя, начал оправдываться: - Ты меня не правильно понял, Степан, я хочу сказать, что да, убедительно и очень, но нет, как бы тебе сказать, нет ярких доказательств, - с чувством большого сожаления на последние слова, сказал Кротов.

"Седой" засмеялся над своим мастерским умением убеждать и подняв руку в направлении "правил поведения осужденных в следственном изоляторе", сказал: - А этот яркий "фонарь" не является для тебя ослепительным доказательством?

Кротов молчал не зная как ответить, а Степан тем временем продолжал: - Кстати, Георгий, ты не знаешь, почему все секретари КПСС были "гениральными", а единственный Хрущёв "первым" и как раз в тот период, когда обещали повесить на тюрьму золотой замок?

Кротову было не по себе за сравнение его с "надзирателями" и он продолжал молчать, но с большим вниманием и чувством уважения слушал "Седого", который продолжал сыпать вопросами доказывающие его бесспорную правоту.

- Короче говоря, Георгий, обещали показать последнего, а заворовались, или, мягко говоря, заигрались все, - с сожалением, сказал "Седой".

- Согласен, что многие, но не все, - придя в себя сказал Кротов.

- Ты имеешь ввиду контролёров?, - иронически заметил "Седой".

- Да причём здесь "надзиратели"? - вспылил Кротов, опуская голову и принимая вид бодающего быка.

Увидев недоброжелательное восприятие к насмешке, "Седой" решил быстро развеять его. - Ты хочешь сказать, что есть лицо, которое на сегодняшний день признало ошибку во всеобщей народной беде? Ошибаешься, друг мой, - мягко сказал "Седой", - во-первых, чтобы признать, надо прежде заплатить, а во-вторых, многие, конечно, забыли о ней, хотя забвение не снимает ответственности, но, а те кто не забыл, для них она горче смерти, поскольку для них нет выхода - тупик, - он строго посмотрел на решётку, через жалюзи которой еле просматривалась кромешная тьма.

За долгие годы проведённые в заключении, "Седой" хорошо усвоил и пришёл к окончательному убеждению, что если жизнь Мира состоит из вопроса и ответа, то Тюрьма - это не только зеркало, посмотрев в которое видишь лицо государства, а прежде всего, место ВОПРОСА на Земле, при отсутствии которого выростает немыслимая безответственность. Поэтому отсутствие официальных тюрем он ставил в вину всем без исключения, добавляя при этом, что любой вынесенный приговор - есть приговор от имени народа. Общаясь с осужденными, он часто саркастически рассуждал, что откуда в государстве может взятся преступник, если Закон или Черта, через которую переступает человек, официально не Черта или официально не Тюрьма? Или, если в государстве, где несправедливо заключают в тюрьму, - единственное место справедливого человека - тюрьма, как писал Торро, - то о какой справедливости может идти речь, если этого места нет вообще?! Все его рассуждения и умозаключения связанные с уголовным миром вытекали из системы логических связей, в источнике которых лежала Колода. Основы Теории были настолько усвоины, что твёрдость убеждений окончательно заставили Кротова согласится с ним.

- У меня нет вопросов, Степан, - сдаваясь, сказал Кротов, - с твоей логикой нельзя не согласится.

"Седой" оживился, вновь прикурил погасшую сигарету и покачивая головой, сказал: - Но тогда получается, Георгий, что если постановление прокурора о предъявленном тебе обвинении или мой приговор считать документом, то это одно и тоже, что считать бумагу наждачную бумагой туалетной, - закончил он и довольный своим сравнением рассмеялся сам и до слёз рассмешил Кротова.

Несколько минут спустя, после продолжительных эмоций сопровождающихся дополнительными острыми сравнениями, "Седой" затушил сигарету и обращаясь к Кротову со стремлением ещё более его убедить, сказал: - Вобщем, Георгий, о том Повороте, от которого сегодня веет возмездием можно говорить много, но давай попытаемся ответить на вопрос, - почему никто не вспоминает о Теории, о её систематизированной, логически связанной совокупности знаний и представлений об окружающем Мире? Может быть в конце 50-х годов никаких изменений в Теории не было, а было её уничтожение? Между прочим, Георгий, из этой Теории или Колоды, как тебе будет угодно, первым вытекает Уголовный Закон и чем выше его признание, тем сильнее власть Народа - подлинная Демократия. Но такие простые понятия, скажу тебе, неприемлемы политическим деятелям, потому что их личная власть утрачивает силу переходя в руки Народа. Они изо всех сил стремяться переложить эти понятия на внушительный академический язык, потому что, повторяю, самый ненавистный для всех политиков - есть Уголовный Закон, так как там, где кончаются признания одного, начинается власть другого.

Кротов соглашаясь с такими выводами и видя в них точку опоры, поднялся с нар, взял шариковую ручку и направился к двери, где висели, как в красном углу "правила поведения осужденных". Отступив от слов "за пределы подразделения не выносить", он с ненавистью, презрением и жестоким злорадством, написал: - Как верёвочка не вейся, а конец придёт!

"Седой" с искренним пониманием посмотрел на Кротова, затем на перечёркнутый крест-накрест трефовый туз и угрожающим голосом дополняя, сказал: - Всё имеет свою грань, а значит свой конец.
Рассказ написан в 1994 году - "trofej"

Сообщение отредактировал 666 - 6.11.2009, 23:11

[Коpолева]

Уродливый

Каждый обитатель квартиры, в которой жил и я, знал, насколько Уродливый был уродлив. Местный кот. Уродливый любил три вещи в этом мире: борьба, поедание отбросов и, скажем так, любовь. Комбинация этих вещей плюс проживание без крыши оставила на теле Уродливого неизгладимые следы. Для начала, он имел только один глаз, а на месте другого зияло отверстие. С той же самой стороны отсутствовало и ухо, а левая нога была когда-то сломана и срослась под каким-то невероятным углом, благодаря чему создавалось впечатление, что кот все время собирается повернуть за угол. Его хвост давно отсутствовал. Остался только маленький огрызок, который постоянно дергался. Если бы не множество болячек и желтых струпьев, покрывающих голову и даже плечи Уродливого, его можно было бы назвать темно-серым полосатым котом. У любого, хоть раз посмотревшего на него, возникала одна и та же реакция: до чего же УРОДЛИВЫЙ кот. Всем детям было категорически запрещено касаться его. Взрослые бросали в него камни. Поливали из шланга, когда он пытался войти в дом, или защемляли его лапу дверью, чтобы он не мог выйти. Уродливый всегда проявлял одну и ту же реакцию. Если его поливали из шланга - он покорно мок, пока мучителям не надоедала эта забава. Если в него бросали вещи - он терся о ноги, как бы прося прощения. Если он видел детей, он бежал к ним и терся головой о руки и громко мяукал, выпрашивая ласку. Если кто-нибудь все-таки брал его на руки, он тут же начинал сосать уголок рубашки или что-нибудь другое, до чего мог дотянуться. Однажды Уродливый попытался подружиться с соседскими собаками. В ответ на это он был ужасно искусан. Из своего окна я услышал его крики и тут же бросился на помощь. Когда я добежал до него, Уродливый был почти что мертв. Он лежал, свернувшись в клубок. Его спина, ноги, задняя часть тела совершенно потеряли свою первоначальную форму. Грустная жизнь подходила к концу. След от слезы пересекал его лоб. Пока я нес его домой, он хрипел и задыхался. Я нес его домой и больше всего боялся повредить ему еще больше. А он тем временем пытался сосать мое ухо. Я прижал его к себе. Он коснулся головой ладони моей руки, его золотой глаз повернулся в мою сторону, и я услышал мурлыкание. Даже испытывая такую страшную боль, кот просил об одном - о капельке привязанности! Возможно, о капельке сострадания. И в тот момент я думал, что имею дело с самым любящим существом из всех, кого я встречал в жизни. Самым любящим и самым красивым. Никогда он даже не попробует укусить или оцарапать меня, или просто покинуть. Он только смотрел на меня, уверенный, что я сумею смягчить его боль. Уродливый умер на моих руках прежде, чем я успел добраться до дома, и я долго сидел, держа его на коленях. Впоследствии я много размышлял о том, как один несчастный калека смог изменить мои представления о том, что такое истинная чистота духа, верная и беспредельная любовь. Так оно и было на самом деле. Уродливый сообщил мне о сострадании больше, чем тысяча книг, лекций или разговоров. И я всегда буду ему благодарен. У него было искалечено тело, а у меня была травмирована душа. Настало и для меня время учиться любить верно и глубоко. Отдавать ближнему своему все без остатка. Большинство хочет быть богаче, успешнее, быть любимыми и красивыми. А я буду всегда стремиться к одному - быть Уродливым...

[Карапузка]

Нашла в инете рассказы.. из жизни или выдуманные - не знаю.. захотелось поделиться.. Сама прочла - тронуло..
в тему или нет.. извиняйте, если нетуда..

---

О чем думают люди, когда умирают?

Они встретились так же, как встречаются множество людей в мире. Судьба их свела однажды, они пришли сдавать на права в одну автошколу. Они даже заметили друг друга не сразу, как это и бывает. А общаться начали так и вообще только к концу занятий… Лишь один случай заставил их судьбы соединиться…

Они сидели в машине. Она за рулем, а он сзади. Инструктор вышел. Они попали в пробку из-за крупной аварии, в которой погибла девушка и преподаватаель из автошколы, в которой учились и они.
Их машина стояла ближе всех к месту аварии. На земле, рядом с покареженной грудой метала лежала девушка… Ее возраст можно было определить разве что по остаткам одежды… Короткая юбка и вызывающе розовая кофточка… Наверное ей было не больше 19… Ее лицо было изуродовано. Широко открытые голубые глаза смотрели в небо…
Она сидела крепко держась за руль и смотрела в лицо девушки.
— О чем люди думают, когда умирают? — нарушила она тишину в салоне автомобиля.
Он посмотрел на нее и пожал плечами. Но именно с этих ее слов что-то изменилось. С этой фразы началась их любовь. Он никогда не мог понять почему именно эта фраза так затронула его сердце. Но это случилось. И с тех пор они были неразлучны.

Они были вместе уже не один год. Они знали друг друга лучше всех, они понимали друг друга с полуслова… Они готовились к свадьбе… Но жизнь — жестокая вещь. Этой свадьбе не суждено было случиться…

Они встали рано. Она по привычке разбудила его поцелуем, улыбнулась и пошла на кухню. Он еще был в кровати, когда спустя минут 15 она вошла в комнату и остановившись около двери тихо сказала:
— Я люблю тебя больше жизни… — и вышла.
Он остался немного удивленным, но ничего не спросил.
Был выходной, они собирались в гости и долго спорили кто будет за рулем. Конечно же, в итоге, ему пришлось уступить ей. Она уверенно села за руль, посмотрела на ремень безопасности, но не тронула его. Она редко пристегивалась, но почему-то именно сегодня Он упрекнул ее в этом. Она усмехнулась:
— Ну разве со мной может что-то произойти?
Это утро ничем не отличалось от тысячи других таких же. Он что-то рассказывает, она смеется, при этом успевая следить за дорогой. Она была замечательным водителем. Никто из ее окружения так не чувствовал дорогу и машину… И никто до сих пор не может понять, почему же она тогда не заметила груженный камаз… Все произошло за считанные секунды… Камаз въехал в их автомобиль слева, как раз в водителя, в нее… Он остался жив, он вытащил ее из машины…
Она лежала у него на руках и умирала… Ее глаза были устремлены в небо. она ничего не могла говорить, но глаза… Он навсегда запомнил этот взгляд. Она будто что-то хотела сказать ему… Но он не понимал что… И тут в его памяти всплыла та самая фраза, которую она сказала много лет назад, та фраза с которой начались эти отношения… «О чем люди думают, когда умирают?»…
О чем она думала сейчас? Она знала, что умирает? Понимала это? Она знала, что больше никогда не проснется утром, не поцелует его, не уткнется носом в его плечо… Она больше не сварит ему кофе… Не скажет «Я люблю тебя»… Об этом она думала? Или нет?…

Ее глаза помутнели… Ее губы казалось шевелились силясь что-то сказать… Он плакал… И все повторял: «Не умирай… Слышишь?… Не бросай меня… Они уже сейчас приедут. Держись, пожалуйста, держись… Господи…»
Но Она не смогла… Ее глаза закрылись… Ее дыхание остановилось… И мир рухнул…

Он так и не мог найти ответа на тот вопрос, который задала ему молодая 19-летня девчушка, много лет назад… Почему она тогда спросила это? Чувствовала ли она, что когда-нибудь узнает ответ на свой вопрос?

И лишь однажды, спустя много лет после Ее гибели, Ему приснился сон… Он снова увидел тот день, ту аварию… Он увидел себя, который держал на руках умирающую любовь и плакал… Но он видел это будто со стороны… Он снова видел ее, ее взгляд… но в отличие от того дня, он вдруг ясно услышал, как она говорила ему еле шевеля губами:
«Я люблю тебя… Когда люди умирают, они думают о любимых…»

---

Печальная история..

"Сколько прошло времени с того дня, я уже не помню. Время для меня больше не существует. Здесь его нет…
Я считала причины, по которым сделала это, вескими. Мне казалось, что это единственный выход. Но теперь я понимаю, что просто не пыталась найти другие пути.
Я сделала так, как было проще всего… проще для меня…
Теперь что-то изменить невозможно. Одним легким движением я лишила шансов на счастье не только себя, но и тех, чью любовь я не сумела оценить вовремя.
И сейчас у меня нет оправданий…
***
Последнее, что я слышала, - пронзительный крик. Чей? Не знаю. Еще было ощущение полета. Но такое короткое, что его практически невозможно уловить…
Больше ничего…
Вспышка света… Вдали промелькнули огни ночных домов. От них режет глаза.
Прихожу в себя. Попыталась встать – нестерпимая боль во всем теле. Еле сдерживая крик, все же встаю.
Осмотрелась вокруг. Не понимаю! Где я?! Пройдя пару шагов, до меня доходит:
«Это парк. Но как я тут оказалась???»
Я не могла что-либо понять. Весь день как будто выпал из памяти. Не помню абсолютно ничего.
Идя по аллее, замечаю, что вокруг нет ни одного прохожего. Интересно, сколько сейчас времени? Не припомню, чтоб парк был пуст.
Вдруг за спиной я услышала шорох. Обернувшись, вижу на скамейке маленького кудрявого мальчика, лет пяти. Странно. Готова поспорить, что его только что тут не было. С минуту я ждала, не появятся ли вслед за ним хоть кто-нибудь из взрослых. Не может же ребенок быть один в столь позднее время. Но ничего такого не произошло.
Тогда я осторожно подошла и села рядом.
- Привет, малыш. Ты потерялся? – тихо спрашиваю я.
- Нет, – ответил мальчуган, даже не посмотрев на меня.
- Где же твои родители? Почему ты один?
- Я ждал тебя, – сказал он и поднял на меня большие карие глаза.
Ответ меня слегка удивил, но я не придала этому никакого значения. Мало ли чего могут сказать дети?
- Как тебя зовут?
- Не знаю.
- Но мама же тебя как-то называет? – рассеяно спросила я.
- Никак. У меня ее нет, – грустно ответил малыш.
Наступила пауза. Я не знала, что же мне делать дальше. Оставить ребенка в такой поздний час одного я не могла.
- Я хочу тебе что-то показать – внезапно сказал мальчик и вскочил со скамейки.
Я взяла его за руку, и мы пошли по парку. Спустя некоторое время мы оказались возле моего дома.
- Ты здесь живешь? – снова спрашиваю я малыша.
- Нет.
- А где? – я присела перед ним на корточки. – Куда нам идти?
- Уже никуда, – ответил он, вертя в руках игрушечную машинку.
Я хотела спросить еще что-то, но в этот момент раздался пронзительный крик. Я посмотрела в ту сторону, откуда он донесся.
Кричала девушка. Она стояла в компании молодежи. На лице у нее застыл ужас. Она указывала куда-то наверх, пытаясь сказать что-то.
Проследив за ее жестом, я оцепенела: в освещенном пролете окна на восьмом этаже стояла девушка. Спустя мгновение она сделала шаг.
Мое сердце похолодело. Вокруг тут же поднялась суета: кто кричал, чтоб вызвали скорую, кто кинулся оказывать первую помощь. А я не могла оторвать взгляд от окна.
В эту секунду мне казалась, что я не слышу ничего, кроме бешеного биения собственного сердца… и не видела ничего… кроме света из окна квартиры на восьмом этаже… моей квартиры…
Каждая минута, каждая секунда того вечера стала для меня нескончаемым кошмаром, память о котором не стереть никаким способом.
Окровавленное тело у отца на руках… мама и сестра в слезах… оглушительный вой сирены скорой помощи…

Бегу по улице прочь от своего дома. По щекам катятся слезы. Бешеный ветер безжалостно бьет по лицу.
Выбившись из сил, падаю на холодную землю. Задыхаясь, стираю слезы ладонью.
Вдруг рядом замечаю мальчика… того же мальчика…
- Что происходит?– хриплым голосом спрашиваю я
- А ты разве не понимаешь? – наивно говорит малыш.
Отрицательно качаю головой: не хочу понимать!
- Ты умерла.
- Что?! – становится еще тяжелее дышать – Это не правда!!! Ты все врешь!!! Так не бывает… Слышишь?! Не бывает!!!
Срываюсь на крик, хочу убежать. Но вопрос за спиной заставляет остановиться.
- Разве ты не этого хотела? Разве ты не для этого покончила с собой?
В голову ударяет резкая боль и перед глазами проносятся картинки прошедшего дня: школа, вопящая классуха, насмешливые взгляды одноклассников, скандал с мамой, слезы… карниз и ослепляющие огни ночного города…
- Почему…
- Почему ты здесь? А чего ты ждала? – рассмеялся мальчишка.
- Я не знаю… я думала, что больше не будет боли… я хотела прекратить это кошмар…
- Ты ошиблась.
- Но почему?! Разве я мало страдала?! За что мне это?!
- За что? – удивляется он – Хорошо. Я покажу тебе.

Мы молча идем по какой-то улице. Вскоре перед нами возникает серое здание. Это больница.
- Зачем мы здесь?
- Так надо. Идем.
Входим и поднимаемся на второй этаж. Над входом весит табличка «Реанимационное отделение».
Дальше ярко освещенный коридор. Белые двери с номерами палат. Возле одной из таких дверей сидит отец, обхватив голову руками. Он плачет.
Я только однажды видела, как плачет мой отец. Тогда погиб его лучший друг. Мне было больно видеть его таким. А теперь? Теперь причиной его слез была я.
В следующую секунду из палаты вышел человек в белом халате. Папа поднялся ему на встречу и что-то тихо спросил. В ответ тот покачал головой:
- Мы не в силах что-либо сделать. Ее мозг мертв. Вам остается решать: отключить систему или нет.
Отец опустился обратно на стул. Его лицо стало бледным, как мел.
- Господи!!! За что?! – коридор наполнился рыданиями.
- Пойдемте, – тихо сказал врач. – Вам надо успокоиться.
Он куда-то увел его. По моим щекам покатились слезы. В груди стало невыносимо больно. Я хотела пойти за ними, но малыш меня остановил:
- Нам сюда.
Он ввел меня в палату.
На кровати лежала я. Рядом сидела мама и сестра.
Я просидела с ними до утра… В 10:15 все было кончено… мое сердце остановилось… навсегда…

Похороны были на новом кладбище. Мы стояли в стороне от всей процессии.
Холодный осенний ветер бил в лицо. По телу пробежали мурашки.
Я посмотрела на пустырь вокруг. Не одного, даже самого маленького, деревца. Здесь все было мертвым.
Подойдя ближе к месту, я рассмотрела среди толпы Алешку.
- Что он тут делает? – в недоумении спросила я.
- Он пришел попрощаться с тобой, – ответил он.
- Но почему? Почему он здесь??
- Потому что ты ему была дорога…
-Что?! Нет! Ты ошибаешься.
- Почему? - наивно спросил малыш.
- Потому что он ко мне ни разу не подошел! Потому что я ему не нравлюсь…
- Это не так. Человек не всегда способен понять другого человека. Здесь ошиблась ты.
Ты боялась с ним заговорить. А почему ты думаешь, что он не боялся? Ты делала вид, что не замечаешь его. Так как он мог узнать, что нравится тебе? Его пугало то, что ты посмеешься над его чувствами.
- Это не честно! Я не знала… - я опустилась на холодную землю.
Ветер еще беспощадней хлестал по лицу. Я смотрела на Алешку, который тихо стоял в окружении людей. Все они пришли проститься со мной. Всем им сейчас было плохо.
Я читала на лице Алешки печаль, безграничную боль.
- Лешка, миленький… - тихо прошептала я. – Ну почему все так…
Очередной порыв ветра, в этот момент Он повернулся в мою сторону. На секунду мне показалось, что он смотрит прямо на меня, мне в глаза… Полный отчаяния взгляд…
Он упал на колени рядом с могилой и по его щекам побежали слезы.
- Я отомщу.


Шёпот молитвы в каменных стенах, лезвие бритвы на тонких венах...
Омертвевшие листья плавно ложились под ноги. Странно, сейчас только начало осени, а листья почему-то были какими-то черными и уже совершенно безжизненными. Они мертво лежали под ногами.
Вдруг чей-то голос где-то неподалеку привлек мое внимание. На скамейках детской площадке сидела компания молодежи. Я отошла в тень высокого дерева, хотя понимала, что меня и без этого никто не увидит.
Он сидит в компании изрядно подвыпивших приятелей. Хотя сам мало от них отстал: в руке полупустая бутылка водки.
Ярко раскрашенная малолетка вешается ему на шею, что-то пискляво сюсюкая.
- Отвали, – грубо бросает он ей в лицо.
- У! Малыш сердится! – девушка, видимо, не из понятливых – Малыш не хочет развлекаться???
- Отъе**сь, сказал! – рыкнул парень и с силой толкнул от себя малолетку. Та с визгом вскочила со скамейки:
- Ты ох**л!!!
Компания закатилась пьяным смехом. Лишь на его лице оставалось хмурое выражение.
Прямые черты красивого лица… карий затуманенный взгляд в одну точку… И бутылка водки, крепко сжатая в руке.
- Эй, Малый! – так его звали все вокруг. Лишь для меня он был просто Алешкой. Самым любимым и родным. – Ты чего? Обкурился что ль?
Приятель хлопнул его по плечу. Малый сделал большой глоток и ничего не ответил.
- Да оставь ты его! – сказал Олег. – Не видишь, наш Малый в унынии!
- Это он из-за той серой мыши страдает, – ехидно прошипела девка и прижалась к Олегу.
- Какой? – не понял парень, сидевший рядом с Малым.
- Той, что с окна сиганула.
- Гонишь! – заржал тот. – Мал, ты че? Правда?
- Заткнись, – прохрипел Малый.
- Чего? Ты на меня из-за этой сучки так?! Малый, не гони!
- Это все из-за вас! Вы ее довели!
Он ударил первым, завязалась драка… Кто-то достал нож… Но он не отступился…
Спустя несколько минут он медленно упал на холодную землю, покрытую мертвой листвой. Подбежав к нему, я рухнула на колени.
- Нет… Господи… что же ты наделал…
Я тщетно пыталась закрыть рукой рану возле сердца. Что может сделать призрак? Ничего.
- Боже!!! – дикие крики отразились от темного неба. – Оставь ему жизнь…
Я посмотрела в его глаза. Таких ясных глаз я не видела ни у кого. И как тогда на кладбище, сейчас он смотрела на меня. И сейчас он меня видел.
- Алешка… - прошептала я. – Держись, умоляю тебя! Ты должен жить…
С его ресниц сорвалась кристальная слеза.
- Прости - еле слышно прошептал он. Больше не было ни слова.
Никто так и не пришел, не спас его. Бог меня больше не слышал.
Когда ночь начала становиться серой и появились первые лучи бесцветного рассвета, ко мне подошел тот же малыш.
- Пойдем. Нам пора.
- Нет. Я не оставлю его.
- Ты не можешь остаться. Пойдем.
Через какое-то время мы услышали, как где-то за спиной раздались крики. Видимо первые прохожие нашли его. Безжизненное тело на холодной земле. Того, кого я так любила. Кого я больше никогда не увижу. Чья смерть – моя вина…

Прошел наверно уже ни один месяц, может даже ни один год.
Часто бываю дома. У мамы. Подолгу сижу в углу на кухне и смотрю, как она плачет в темноте. Пока никто не видит.
Она очень состарилась. А глаза стали такими грустными, в них читалась усталость. От слез, горя…
Но она все еще держится. Ради сестры. Она целыми днями бывает у Кати, помогая с детьми. А потом приходит домой и плачет… каждый вечер.
А папы больше нет… Он не справился с болью. Он стал много пить, очень много. Он винил маму в том, что она была со мной очень строга. Они стали постоянно ругаться, потом он напивался, садился в машину и ехал, куда глаза глядят. Однажды он не вернулся.
Был гололед. Машину занесло, и он не справился с управлением. Вылетев на встречную полосу, он врезался в грузовик. Смерть наступила мгновенно.
После этого маму положили в больницу с сердечным приступом.
Малыш больше не приходит. Его забрали…
Однажды он пришел и сказал, что нам пора прощаться. Скоро ему дадут жизнь. И он больше не может быть со мной.
Теперь я знаю его имя… Владик… Когда-то давно я мечтала, что у меня будет ребенок… сын… и его обязательно будут звать Влад. Маленький кудрявый мальчонка, с огромными карими глазенками…

Бесшумно иду по серому городу. Вокруг никого.
Иногда всплывают картинки моей жизни. Они как черно-белое кино. Тогда я и не знала, что все это было со мной, не замечала тех счастливых минут.
Я тоскую по краскам. По чистому голубому небу… по стаям весенних птиц… по пушистому новогоднему снегу… по всему, что я потеряла…
Скучаю по улыбке мамы… По ее материнской любви… Скучаю по сестре… Я иногда вижу ее… вижу, как растут ее дочки, маленькие, непоседливые… Как бы я хотела быть с ними рядом.
Как бы хотела вернуть отца и Алешку… Но я не могу этого… Никто не может… Я виновата в этих смертях и ничего не могу с этим сделать…
Я считала себя несчастной, я думала, что могу распоряжаться своей никчемной жизнью как хочу, ведь она МОЯ. А она оказалась не только моей…


***
Каждая жизнь прочно связана с другими жизнями. Жизнями всех тех, кто нас любит. Как бы мы не были убеждены в том, что безнадежно одиноки на всем белом свете, что всем плевать, что с тобой будет – это не так. И их жизни мы ломать не в праве­.."

Сообщение отредактировал Карапузка - 6.11.2009, 1:00

[Нитка]

На слон.ру нашла интересный блог, называется " девушка в Мертвом доме"...тронуло до слёз...

22.12.09 | 12:14
Не бросайте нас
В тюрьме нет ни одного человека, кто не был бы отвергнут друзьями, родственниками, любимыми 6
Наступила осень. Пришли дожди, стало рано темнеть. Но наша жизнь продолжалась, и мы проходили этот путь, оставляя по дороге тех, кого мы больше всего любим, друзей и просто знакомых. И порой казалось, что никто и никогда не вспомнит о нас, потому что там можно почувствовать себя заживо погребенным.

Я не встретила в тюрьме ни одного человека, кто не был отвергнут друзьями, любимыми. Создается ощущение, что есть даже такое правило: если ты попал в тюрьму, значит, тебя обязательно кто-то предаст, бросит, выкинет из своей жизни, как некрасивую вещь, которая не радует глаз, а только раздражает. И нас выбрасывали, кого-то постепенно, кого-то сразу и все, а кого-то в самую трудную минуту.

Я попала во вторую категорию «брошенок». Меня предавали и забывали очень долго. Только через год у меня не было никого, кроме моей семьи. Ни друзей, ни подруг, ни коллег по работе. Когда долго не приходила мама, накатывало такое чувство бессилия, одиночества. Именно в такие моменты чувствуешь, что в этом большом мире ты никому не нужен. Никто о тебе не думает и никогда не вспомнит.

В женской тюрьме считалось, что мужчины гораздо чаще бросают женщин в трудной ситуации, а особенно в такой. Не могу сказать, что это не так. Но на выездах, когда можно было общаться с сидельцами Матроски, Бутырки и других изоляторов, можно было услышать очень много историй о том, как женщины отворачивались от своих любимых, отрывали их от себя и «любя» передавали в руки правосудия. На самом деле нет никакой разницы, кто кого бросил или предал. Есть только сам поступок. Могу сказать только одно: почти все и всегда прощали тех, кто так поступал. Им находили оправдание, понимали, говорили, что, наверное, так будет лучше для всех. А кто-то, может быть, и не простил, и не простит никогда, и не потому, что мы заключенные, злые и обиженные на всю жизнь за несправедливость, нет, а потому, что нам там трудно понять, почему так с нами поступили.

Но были и другие. Были милые мамы, которые порой приходили к нам каждый день. Были и мужья, которые писали письма, а мы читали их все вместе. И, конечно, были друзья, которые не забывали нас, поддерживали. И только благодаря им, мужьям, мамам, папам и всем тем, кто вместе с нами «сидел», мы и выживали. Мы вставали из своих могил, улыбались и говорили, что все будет хорошо.

Хочется благодарить, любить, ждать, сидеть, но только когда ты не один. Там в тюрьме было очень важно, поддерживают тебя или нет. Я не представляю, что было бы со мной, если бы у меня не было мамы. Я жила только для нее. Я старалась не впадать в отчаяние только потому, что в письмах мы выяснили, что мы плачем даже в один день и в одно время. И если кто-то скажет, что это чушь, то спросите тех, кто ждал, и тех, кто сидел. И они скажут, что эту связь не способна разорвать ни одна самая высокая стена, никакая колючая проволока, никто и никогда, если только заключенный будет знать, что он хотя бы кому-то нужен, там, за забором.

Но как порой несладко приходилось нашим близким. Моя мама всем говорила, что я уехала учиться за границу. А другие рассказывали про страшные аварии, больницы, долгие командировки – человек где угодно, но только не в тюрьме. И эта ложь была оправданной. Сколько было случаев, когда в письмах мы читали, что чьей-то маме устроил бойкот целый дом, потому что ее дочь преступница. А мужа выгоняли с работы, потому что его жена тоже преступница. Детей в школах начинали презирать учителя, потому что кто-то из их родителей тоже оказывался за решеткой. Моя несостоявшаяся свекровь тоже сказала, что я преступница, и даже как-то позвонила моей маме домой и целый час высказывала, что их семья «голубой крови» впустила в дом мошенницу и злодейку. Но наши родные продолжали стоять около тюрем, писать нам письма и приходить на свидания.

Мама мне рассказывала, что ей вначале даже помогали в тюрьме чьи-то родные, подсказывали, как правильно и лучше сделать. А потом моя мама точно так же рассказывала другим и делилась своим опытом. Наши родственники даже договаривались между собой, кто и когда принесет передачу. Звонили друг другу, рассказывали что-то, стоя в очередях, обсуждали законы, наши статьи, адвокатов, следователей. Они отстаивали ошметки наших прав любым способом, порой унижаясь и преклоняя колени перед теми, от кого зависело наше существование.

Я видела в тюрьме тех, у кого умирали близкие. Когда умирает кто-то очень родной и тебе пишут об этом в письме, то, как правило, заключенную всегда вызывал воспитатель и сообщал эту новость, вручая письмо как похоронку с фронта. А ты не можешь ничего сделать, потому что у тебя даже нет права съездить и проводить человека в его последний путь. Я знаю, что многие пытались обратиться в суд, добиться выезда на похороны. Но ведь болезнь или смерть близкого человека не является основанием, чтобы еще не осужденному было дано право попрощаться, что уж говорить, если осудили. Хотя ведь все эти законы есть, но для кого они существуют, кто живет и выносит решения по ним? Какие суды и какие судьи? А порой нас даже обвиняли в этой смерти. Мы были преступниками, а наши близкие были родственниками преступников, а разницы никакой. Иногда даже с нами обращались лучше, чем с нашими родными. А ведь они не совершали преступлений, не были лишены свободы, но они тоже очень хорошо чувствовали тяжесть этой машины правосудия, системы «свобод и прав человека». Вина их была лишь только в том, что они нас не бросали, а ждали и любили.

В тюрьме тоже умирали, в основном из-за болезней, чаще всего приобретенных до заключения, но просто обострившихся во время нахождения в тюрьме. Опять же, условия, малоподвижный образ жизни, состояние постоянного стресса. Если здоровое и сильное животное посадить в клетку, то скорее всего, оно тоже умрет. А всех быть сильным не заставишь. Я знаю, что в тюрьму попала одна совсем молодая девушка. Она совершила убийство, а еще она очень любила своего молодого человека. Ей дали 17 лет лишения свободы, а было ей всего чуть больше 20. Отсидела она свой срок совсем чуть-чуть, потому что буквально через месяц после приговора она получила два письма: одно – от своего любимого, а второе – от его мамы. И в этих письмах она прочитала, что она ни ему, ни его маме такая не нужна. В это же вечер она повесилась, а спасти ее не удалось. Ведь смысл ее жизни для нее был утрачен, потому что ее никто не ждал и больше никто не любил, и она не выдержала.

Вот так мы все вместе и сидели. И сейчас, если кто-то забыл о том человеке, кто сидит в тюрьме, то возьмите ручку и бумагу, и напишите ему письмо, пусть даже в нем будет просто пара дежурных фраз. Если чья-то мама сказала, что у нее нет дочери, потому что она наркоманка, но ее дочь все равно будет ждать и верить в ее любовь. Мы жили там только ради тех, кто нас любил, поэтому если кто-то забыл о ком-то, то вспомните, и может быть, еще не поздно и ваша протянутая рука окажется спасением.
http://www.slon.ru/blogs/dvmd/post/223310/

[Карапузка]

Борис Ганаго - Ожидание

Весёлая компания - трое парней и три девушки - ехали на золотые пляжи Флориды. Их ожидали ласковое солнце, тёплый песок, голубая вода и море удовольствий. Они любили и были любимы. Окружающим они дарили радостные улыбки. Им хотелось, чтобы все вокруг были счастливы.
Рядом с ними сидел довольно молодой человек. Каждый всплеск радости, каждый взрыв смеха болью отзывался на его мрачном лице. Он весь сжимался и ещё больше замыкался в себе.
Одна из девушек не выдержала и подсела к нему. Она узнала, что мрачного человека зовут Винго. Оказалось, что он четыре года просидел в нью-йоркской тюрьме и теперь едет домой. Это ещё больше удивило попутчицу. Почему же он такой унылый?
- Вы женаты? - спросила она.
На этот простой вопрос последовал странный ответ:
- Не знаю.
Девушка растерянно спросила:
- Вы этого не знаете?
Винго рассказал:
- Когда я попал в тюрьму, я написал своей жене, что буду долго отсутствовать. Если ей станет трудно меня ждать, если дети начнут спрашивать обо мне и это причинит ей боль... В общем, если она не выдержит, пусть с чистой совестью забудет меня. Я смогу это понять "Найди себе другого мужа, - писал я ей. - Даже можешь мне об этом не сообщать".
- Вы едите домой, не зная, что Вас ждёт?
- Да, - с трудом скрывая волнение, ответил Винго.
Взгляд девушки был полон сочувствия. Винго не мог не поделиться главным:
- Неделю назад, когда мне сообщили, что благодаря хорошему поведению меня отпустят досрочно, я написал ей снова. На въезде в мой родной город вы заметите у дороги большой дуб. Я написал, что если я ей нужен, то пусть она повесит на нём жёлтый платочек. Тогда я сойду с автобуса и вернусь домой. Но если она не хочет меня видеть, то пусть ничего не делает. Я проеду мимо.
До города было совсем близко. Молодые люди заняли передние места и стали считать километры. Напряжение в автобусе нарастало. Винго в изнеможении закрыл глаза. Осталось десять, затем пять километров... И вдруг пассажиры вскочили со своих мест, стали кричать и танцевать от радости.
Посмотрев в окно, Винго окаменел: все ветки дуба были сплошь усеяны жёлтыми платочками. Трепеща от ветра, они приветствовали человека, вернувшегося в родной дом.

----------

Отдам сердце в хорошие руки

- Здравствуйте, я по объявлению. Это вы отдаёте сердце в хорошие руки?
- Я.
- Б/у?
- Да. Оно любило три года одного человека.
- Ну-у! Три года эксплуатации - это довольно большой срок! Почему отдаёте?
- Его прошлый владелец обращался с сердцем не по назначению. Он его ломал, резал, играл с ним, вонзал в него острые предметы... Сердце болело, кровоточило, но по-прежнему выполняло свою основную функцию: любило его... И однажды тот, кому оно принадлежало, разбил его...
- Как разбил?! А вы в ремонте были? Что вам сказали?
- Восстановлению не подлежит...
- Зачем же вы подали объявление? Неужели вы думаете, что кому-то нужно ваше разбитое сердце?
- Я верю, что есть на свете человек, который сможет склеить его из осколков. Верю, что он не пожалеет на это любви и времени. Верю, что он сможет дать ему вторую жизнь...
- Я... я готов попытаться. Это, конечно, будет трудно, но результат того стоит. Вы можете дать мне какие-нибудь гарантии? Если я смогу его восстановить, смогу оживить ваше сердце... сколько ещё оно сможет любить?
- Пока оно бьётся...
- В объявлении вы указали, что отдадите сердце только при одном условии...
- Да. Я должна быть уверена, что вы не станете причинять ему боль.
- К сожалению, я не могу видеть будущего. Не могу с уверенностью обещать вам, что оно больше не будет страдать... Всё, что я могу на сегодняшний день, это дать вам в замен своё сердце...
- Я согласна!
- Меня тоже устраивают все условия контракта.
- Значит, встретимся завтра?! Для обмена?
- Да. До свидания, любовь моя.
- До завтра, любимый...

[airika]

Дмитрий Калюжный, Леонид Плигин Страна Тюрягия. Циклопедия российской действительности http://lib.rus.ec/b/169903/read

[Гость_Oxi_*]

Письма в конвертах - Евгений Черенюк

Живые письма... Шуршание тёплой бумаги... Запахи из конверта... Особенность почерка,- аккуратного или небрежного,- выдаёт или подчёркивает настроение.

Ожидание волнительно... Когда же прийдёт ответ..? Дошло ли твоё..? Теперь это, конечно, не так... Это раньше было так... Теперь можно уведомить по электронной почте.

Но, всёравно, мне дороже живые, настоящие письма. В них больше обмена собой между людьми... И кто не утратил в себе эту разницу, кто видит её - тот, наверняка, поймёт меня. Это, примерно, как видеть разницу между пищей приготовленной на костре и той, которая приготовленна в микроволновке...

Мысль, отброшенная к костру, встретилась с мыслью о голубиной почте... Нет, не в том смысле, что я такой древний, и пользовался ещё голубиной почтой - а просто представил, как человек держит в руке голубя, который пролетел огромное расстояние. И биение голубинного сердца перекликается с человеческим... Всё это волнение, а сердце всегда выдаёт его первым...

Знаете, мне, прямо сейчас, захотелось отправить письмо голубиной почтой... Но в этом есть нюансы... И я не смогу...

Но я смогу отправить простое... С адресом, индексом и марками на конверте! Да!.. Обязательно с марками!.. С красивыми марками!.. Живое, настоящее письмо!

Это, как поделиться теплом своего сердца. И оно, это тепло, обязательно согреет! Даже если человек, получивший его, и не поймёт этого... Но я ведь это знаю...

И буду ждать этого момента... Пока конверт заберут из ящика... Облепят его печатями... Обстучат штампами... В стопках с другими письмами будут распределять, перекладывать... Потом повезут... Пока оно не окажется в сумке почтальона...

Его кинут в почтовый ящик по адресу, указанному на нём... И оно будет отдыхать с дороги, словно усталый путник... Остывая от рук, через которые оно прошло.

А потом радость встречи!.. Конверт с волнением но осторожно вскроют. И он отдаст тепло содержимого тому, кто его ждёт. Или, может быть, не ждёт вовсе... Тем радостней встреча... Тем больше тепла... Тепла в звуке, когда разворачивается бумага, похожем на шелест голубиных крыльев.

[Коpолева]

Как слишком много клубники
Мне было шестнадцать, и я
влюбилась, как… нет, не как
кошка, как кошка, это сейчас
случается, а тогда я
влюбилась, как цветок –
круглощёкий пион,
поворачивающийся за
солнцем , который не умеет
ничего, только слегка
розоветь, пахнуть и
раскрываться, раскрываться,
раскрываться, – так, что
начинают опадать лепестки.
Солнце моё было старше, а
значит, заведомо умней и
опытней. Это, знаете ли,
отдельная комиссия, - быть
умней и опытней
шестнадцатилетнего цветка. То
есть был ты просто парень,
имел право на дурость и
выходки , а тут вдруг у тебя на
руках оказывается
восторженное дитя, и надо
соответствовать. Он и
соответствовал, как мог, а я
ловила каждое слово и
отчаянно верила . Скажет он
«мне плохо» - и мне черно,
скажет «я счастлив» - и я
расцветала. Ещё больше, да, до
потери лепестков. И старалась
всегда делать так, чтобы ему
было хорошо, хорошо,
хорошо.
Особо подчеркну, что
девственность моя оставалась
при мне , физическая
неискушенность не
поддавалась описанию, и всё
это «хорошо» помещалось в
пределах эмоционального
комфорта . Быть милой. Быть
сладкой. Быть душистой. И
честное слово, это не стоило
мне ни малейшего насилия над
собой , я и вправду была мила,
сладка и душиста – по природе
своей .
И вот сидели мы как-то,
обнимались, ничто не
предвещало, но я на всякий
случай с тревогой сверила
часы :
- Тебе хорошо?
И он ответил:
- Да. Хорошо… как слишком
много клубники…
Я , понятно, затаила дыхание, и
он пояснил:
- Очень люблю клубнику. До
безумия. Ел бы и ел,
килограммами. Но вот
приносят с рынка ведро. И она
такая лежит, пахнет, ты её ешь,
ешь… А потом больше не надо.
- Больше не можешь?
- Нет, почему же, могу. Просто
дальше будет не так вкусно. И
живот потом заболит. Надо
передохнуть.
Я была умненькая и всё
поняла . И тем горше мне стало,
потому что клубника не может
перестать быть клубникой . То
есть, может, но тогда уж
насовсем. А вот так, чтобы
временно перестать быть
сладкой и душистой , дать
горечи, а потом снова, – нет.
И я не перестала, и случилось у
нас всякое, ещё много такого,
о чём я рассказать не могу,
потому что это история не
только моя , но и того
человека, которому я до сих
пор благодарна за многое, и за
науку тоже.
Ну и до сих пор думаю, какой
тут может быть выход.
Наверное, не следует
становиться очень подвижной
клубникой , бегать за жертвой
и закармливать её собой:
попробуй меня! ещё! ещё! я
же сладкая! будет хорошо! и
ещё лучше! Вот этого – не
надо.
Нужно помалкивать,
дозировать, быть аккуратной –
даже если внутри причитает
вечная девичья заплачка : «А
почемуууу? Почему нельзя –
просто – любить, быть
искренней, сладкой, душистой,
если я и правда такая, и любви
у меня столько – ведро!»
Но любовь - занятие для пары,
если представить, что у вас не
обед из шести блюд, и не игра,
и не война, а, например, танго,
станет проще. Нельзя же на
нём, на мужчине, виснуть, -
чтобы получился танец,
придётся дать ему хоть
немножечко свободы .
Ах, как говорил мне другой:
«она в постели обнимала меня
слишком крепко и слишком
прижималась – и я не мог с ней
ничего толком сделать ».
Ах, как говорил мне третий: «я
хочу почувствовать её
тяжесть , а она
переворачивается, как только
прикоснусь».
И другие ещё что-то говорили
про ветер, про воздух,
который должен оставаться
между мужчиной и женщиной.
Ведь ветер – не пустота, это
ещё одна возможность
ощутить наполненность
пространства .
И всех их я очень внимательно
слушала . Но на всякий случай
предпочла человека, который
не боится, когда клубники
слишком много – при условии,
что она на него не бросается.
(с)Марта Кетро

[Коpолева]

Давно хочу написать один
текст , но к нескольким
ключевым конструкциям всё
добавляются какие -то детали,
и он меняется и порастает
цветами , как мёртвая собака, я
уже почти не узнаю скелетик
этой несчастной Найды или как
её звали , чёрную, с рыжими
подпалинами, она мне никогда
не нравилась живой, но как
идея сухих белых косточек в
цветах – очень .
Тот, кто процарапался через
первую фразу, заслуживает
бонуса в виде самого
обыкновенного "гендерного"
поста, далее он последует, а на
проросшие цветочки вы не
обращайте внимания , это от
тоски.
Мои девочки со мной давно, и
помнят ещё времена, когда я
умела влюбляться, и тот
единственный случай, когда
этот навык не довёл меня до
добра , я впервые в жизни
была отвергнута, сидела и
плакала, а они стояли надо
мной и не знали, что делать.
Почему, почему, спрашивала я,
- я и правда не знала, и до сих
пор не знаю, почему.
Понятного ответа не было ни у
кого , и в конце концов одна из
них, Кс или Глоричка, или даже
Аннушка, набралась духу и
совершила самый героический
дружеский поступок , который
можно вообразить. Она
сказала:
- Он просто струсил.
Испугался…
Поймите правильно. Мы ведь и
тогда уже были довольно
взрослые и знали цену
пошлости . Эта фраза – самая
позорная бабская пошлость,
хуже, чем «все мужики –
козлы», и чтобы умная
женщина согласилась такое
выговорить , нужно серьёзное
усилие. Но, как и положено
опасным заклинаниям и
гадким настоям , она помогает,
и я часто-часто закивала,
вытерла слёзы, высморкалась
в подол, а ободрённые
девочки добавили:
- …что-то менять…
- …серьёзных отношений…
- …любви.
- Ну и дурак. Ему же хуже, -
заключила я, и с этим
«емужехуже» как-то
выкарабкалась.
Это был цветочек,
предваряющий дальнейшее
повествование с тем , чтобы вы
не забывали: когда умная
взрослая женщина говорит и
делает какие -то чудовищные
пошлости, есть вероятность,
что она в отчаянии.
А собственно речь о том, что я
иногда забавляюсь,
отслеживая задним числом
несчастливые любовные
истории в жж . Допустим,
узнаю, что незнакомые мне А и
Б некоторое время посидели
на трубе , да не удержались. У
них уже всё, выпал снег,
выпал сыр, с ним была
плутовка, она вроде тоже
кого-то завела, а я
возвращаюсь в то лето, когда
он только начал оставлять ей
комментарии . Со стороны
посмотреть, шутил, как дурак,
но ей нравилось. Она ему тоже
что-то щебетала,
переписывались вполне
открыто , рискованно
флиртовали – почему бы и нет,
между ними не происходит
ничего такого , что необходимо
прятать. Потом впервые
встретились вдвоём, не в
компании, поужинали, я не
знаю, и он вдруг начал
выкладывать в дневнике
смутные романтические
пассажи , о чём, не понять, но
какая-то «она» в алом платье,
какая-то узкая рука, завитая
прядь, тени на стенах и прочее,
отчего у френдов волосы
дыбом . Девочки, впрочем, в
восхищении - «ты такой
нежный», «ты изменился», а
она-то знает, и рисует смайлик,
который выразителен, как
поставленная набок джоконда,
столько в нём спокойствия и
лукавства .
А когда она выкладывает
« смутные романтические
пассажи», он ничего не
отвечает, а просто шлёт смс
«давай встретимся». И они
встречаются.
Потом некоторое время оба
ничего не пишут .
Вот, а однажды он
возвращается и совершенно
спокойно продолжает про
свой сраный футбол и
машины .
А у неё становится интересно.
У неё нет ни футбола, ни
машины, зато есть косметолог,
шопинг и эта, господи прости,
сальса, или что вы там все
пляшете от горя – танго,
фламенко или танец живота.
Она отвыкает кружить на
мысочках , учится ставить ногу
на полную ступню, атакующе
двигать бёдрами и правильно
дышать . Она всё время
напоминает, как насыщена её
жизнь, как культурен досуг,
как прекрасен секс и как ей хо-
ро-шо.
(Он, я подозреваю, читает и
думает «рад за тебя»)
В этот период иногда
происходит странное: посреди
изящных постов о природе,
музыке и книгах, женщина
вдруг начинает выкрикивать
непристойности , старательно
называя гениталии их
площадными
наименованиями . «Хуй, пизда,
ебаться», пишет она
буквально через запятую,
потом успокаивается - и снова
о театре и поэзии. Тут и
сообщение – я сексуальна, у
меня есть секс, - и призыв.
Окружающим не стоит
реагировать , это можно только
извинить.
(Не знаю, что он думает,
может, всё ещё рад за неё)
Потом она срывается, плачет
прямо на клавиатуру, пишет
сначала непонятно-грустное, а
потом просто – мне плохо, мне
плохо. Получает десятки
поглаживаний от друзей, а от
него ничего. Прячет под замок,
оправдывается, «всё хорошо».
Удаляет жж, возвращается.
Однажды семаджик сообщает
ему , что у неё день рождения,
и он пишет «поздравляю, будь
счастлива» - и среди
пятидесяти комментов под её
праздничным постом этот
единственный остаётся без
ответа . Но над его пустым
полем она думает долго-долго,
потому что ни «спасибо», ни
смайл, ни «и ты», ни «чтоб ты
сдох» не годятся.
Я бы и дальше, и дольше
закручивала эту спираль,
точно как те, что люблю
выцарапывать на белом воске
высоких свечей , которые
продаются коробками, а
расходуются по две. Но мне, в
общем, скучно, а цветы всё
прорастают и пахнут в
темноте то лилией , то розой.
Только скажу, что мне бы
хотелось такую профессию –
лгать женщинам . Чтобы они
приходили ко мне, плача от
любви и недоумения, а я бы
говорила:
- Это хорошо, это к счастью.
Конечно, он тебя любит,
просто испугался. Мужчины
такие дураки, сами не знают,
чего хотят, ты подожди, скоро
объявится. Отвлекись пока,
поезжай куда-нибудь. Не
пишет? Ясное дело,
переживает. Не звонит? Боится
услышать голос и сорваться. А
жену давно не любит, я точно
знаю. - Конечно, знаю, она
ведь недавно вышла в другую
дверь .
И я бы так пела, и они
прекращали плакать, и эти
душные цветы переставали
пахнуть хоть ненадолго .
Правда, на этой работе никто
не умирает своей смертью.
Для жизни есть версия light –
можно писать любовные
романы . Такие настоящие, в
розовом, голубом и
серебряном, чтобы для каждой
- свой, с портретом идеальной
героини, чуточку похожей на
неё, хоть завитым локоном,
хоть алым платьем. И чтобы
там всё это обидное мужское
безразличие было только к
лучшему , всегда к добру, и
означало, что любит-любит, но
борется с собой, а концу
обязательно проиграет, и
можно будет упасть к нему в
объятия , сминая чёртово
платье и высокую прическу,
плача, размазывая тушь,
повторяя да, да, да, да, а он
чтобы целовал в глаза и как
всегда ничего не отвечал .
(с) Марта Кетро

[edgeofsky]

Письмо ему.
Ы.Ъ! Я тебя очень сильно люблю. Больше жизни. Я не живу,а только существую без тебя. Моя жизнь обречена. Я только тень себя,я только след тебя. Все вокруг серое без тебя. Пелена дождя-это мои слезы о тебе. Ветра вой-моя истерика. Плохо прожить жизнь,не узнав настоящей любви. Но зачем узнавших губят разлукой? Я не смогу любить другого.
Тихое тик-так вместе с часами, я отмеряю время до своей старости. На небе,если ты будешь мне так же рад,мы будем тихонько сидеть рядышком.
Я целую монитор,если на нем твое фото,я целую телефон,если вижу твою фамилию.
Огромный букет нежности и отчаяния,белые и черные розы. Их несут за моим гробом уже 10 лет. А есть кто живой? Одни статуи кивают мне,а я им. Я громко говорю и смеюсь по любому поводу и с любыми людьми. Я понимаю,что это дико выглядит,но ничего не могу поделать. Наверное,моя нервная система дала сбой. Все выходит из-под контроля. А надо ли беспокоится? Все бессмысленно без тебя.
Я пытаюсь нащупать пульс у себя,у жизни. Но все холодно,безмолвно. Кричу в пустоту по ночам,когда накатывает отчаяние. Ничего не спасает.
Я знаю,как может быть прекрасен этот мир. Жизнь-это рай. Бог в нас и счастье в нас. Все от нас и зависит. Только бывает,что две души слились в одну, два сердца бьются как одно. И мир приобретает цветность и целостность,только когда его воспринимает целостный субъект. А меня только половина. И эта половина засохла и атрофировалось,в ней нет жизни.
Может в этом и есть какой-то смысл. Да,за эти годы я научилась жить не думая о тебе. Я даже отвечала на чужую любовь,вполне искренне. Но все возвращается опять и опять. Как головой об стену все попытки жить. Только иллюзия. Одна за другой. Иллюзия дружбы-плюсик:встретились,погуляли. Иллюзия работы-плюсик: карьерный рост. Иллюзия новой любви. Но тут уже не плюсики,а кресты на могилах надежд и судеб.
Во общем, есть благополучие. Я его ценю и радуюсь. Все радует. Радует. Радует. А счастья нет. Боже мой, я даже лишена счастья видеть и слышать тебя. Хотя это была бы боль. И не знаешь,что лучше.
Так и бреду,ударяясь о прохожих,столбы,дома. Ударяюсь,широко улыбаюсь и громко извиняюсь. Ничего при этом не понимая. Где я? Кто я? Зачем я? Я грущу,радуюсь и удивляюсь когда это положено. И опять механически и очень ярко. Я как говорящая кукла с ярко накрашенными губами и щеками и длинными ресницами. Вариант реплик и реакций небольшой,но достаточный для того,чтоб куклу не выбросили. Во общем. Жду старости.