М. Снежный - "Крайняя" Опции

[doctor]

Тема по просьбе почитателя поэта

[Mefistofel]

1.
к другу.
все близкие, что были, уйдут.
на смену найдутся другие.
все они очень честно врут.
но запомню я лишь Твоё имя.

все, что курят, быть может,
никогда сигареты не бросят.
все, кто раз получал по роже,
не раз ещё снова напросят.

все, кто хоть раз предавал,
предаст обязательно снова,
даже тот, кто обещание давал,
не ценит данное слово.

среди всех, кто встречался мне,
только ты попадёшь, верно, к Богу,
я же сгорю в Адском огне,
хотя выбрал атеиста дорогу.

я же испорчу тебя, наверно,
ты б получше бы друга нашёл.
я же злой, выражаюсь скверно,
но хочу, чтоб у тебя было всё хорошо.

2.
Посвящается Д.М.

Улыбнись мне, исчезая во мраке,
Помахай мне ладонью вслед.
Мы как будто сцепились в драке,
А не провожаем тебя на тот свет.

Исчезал ты всегда надолго,
Но мы знали – опять придёшь.
Но от слов теперь мало толку,
Время вспять уж не повернёшь.

И цветами иссиня-черными
Мы украсим твои черты.
Все мы были в смерть влюблёнными,
Ну а выбран был ею ты.

Ты прости меня, милый друг,
Что спасти я тогда не смог.
И порочный замкнулся круг,
И теперь пленник я дорог.

3.
Хрупким блеском сверкает медь,
Нить кольца обнимает палец,
"Ни помнить, ни знать, ни жалеть" -
Во тьме повторял страдалец.

Он не верил в небесную твердь,
Все молитвы звал хмурым вздором,
Он держал в объятиях смерть,
Нарекал себя жизни вором.

Сотни душ отправлял он к Богу,
Не боясь ни суда, ни тревог,
Выбирал худшую дорогу,
Да порочил себя как мог.

Но однажды в пьяном угаре
Облик Ангела он увидал,
"Знаешь, в Рай не берут тварей",
Впрочем, он это знал.

Усмехнулся: "Да я и рад,
Что не встречу тех, что убил",
Проводил его Ангел в Ад,
Он был тих, кроток и мил.

А люди все так же смеялись,
Так же где-то горел костер,
Так же многие смерти боялись
И дрожал неба шатер.

4.
я был бы дворовой псиной,
грязной, бешеной, злой,
брал бы чужое насильно,
уносил бы все домой,
где ждет спокойная, тихая,
в старом, потертом халате,
хозяйка, что не верит в лихо,
что заботится обо мне,
как о брате.
я бы рвал глотки прохожим,
за то, что они ей хамят,
а она боится до дрожи,
что мне вдруг подсунут яд.
для неё я был бы примерным,
добрым, наивным, смешным,
счастливым чрезмерно,
ненавидящим дым,
я был бы для неё хорошим,
насколько только мог,
если б не был брошенным
возле семи дорог.

5.
еще пару стопок - и больше не будет плохо.
снег на улице кружит, а вроде уже апрель.
где-то бродит мой бог последнего вздоха,
у него глаза карие и белеет при свете шинель.

разговор в темноте - посиди до утра, мой брат,
где-то дом наш пустеет и бьется в окно рассвет.
где-то есть для потерянных душ путь назад,
и лесные сосны тебе шлют свой привет.

все ведь стерто давно, нам осталось шагнуть за край.
здесь не примут таких - показал же опыт.
говорят, у преданных есть свой рай.
отчего же я слышу один только ропот?

сядь, посиди, еще рано ступать в дорогу.
слышишь - как будто рыдает кроха?
нам осталось совсем немного -
за нами придет бог последнего вздоха.

6.
нет ни имен, ни значений, кроме твоих,
это безумие, бред, наваждение в чувствах.
это вечность, разделенная на двоих,
танец по лезвию - тоже искусство.

ты знаешь о боли больше, чем все вокруг,
ты не раз вытирал кровь со своих ладоней.
я по ночам задыхаюсь без этих рук,
зверея, если их кто-то тронет.

ты можешь сжечь всего парой слов,
растопить - одним касанием.
ты уничтожить весь мир готов,
ради любви, не ради признания.

ты шагнешь в темноту ночи,
и прошепчешь, нежно так:
"послушай. минуту лишь помолчи.
либо по краю. либо никак".

8.
сердце рвется в лохмотья и его уже не вернешь,
мою душу можно пускать на одеяла бродягам.
у меня одна радость - стальной, перепачканный нож,
да с винами красными белая фляга.

октябрь жжет зрачки красными листьями,
я беру у барыг грамм травы.
мои мысли испорчены жизнями
тех, с кем не был я вовсе на ты.

мой последний, отчаянный друг,
пьет один, в водку льет кофеин,
и сужается медленно круг,
и мой мир состоит из руин.

я для не слез не подставлю плечо,
пусть дорога в зрачках поплыла.
и не скрыть мне за грязным плащом
два потрепанных, белых крыла.

9.
Живи, слышишь? Живи, несмотря на людские толки,
На предчувствие смерти, что ночью приходит в дом,
Живи, умоляю, так, как ты сможешь долго,
И засыпай только обычным сном.

Живи, родной, живи, несмотря на ножевые в спину,
Я все твои раны к утру укрою собой,
Как пела Арбенина - "Я не сдам, я не сгину",
Слышишь? Я до конца с тобой.

Слышишь? Это сердце не сможет без тебя петь.
Да что там петь! Оно разучится биться.
Я без тебя не смогу ни дотлеть,
Ни в кого-то другого влюбиться.

Я без тебя разучусь дышать,
И не вынесу сам этой великой, проклятой любви.
Послушай, счастье мое, моя душа,
Живи только. Слышишь? Живи.

7.
Дети проклятых, встаньте в ряд!
Грядет прошлое в синей форме,
Что ни слово - то чистый яд.
Говорят, нужно быть упорнее,
Нужно камни швырять в костер,
А не в спину того товарища,
Что и ловок был, и хитер,
Вылез будто не из влагалища.
Что нам бляди? На них есть спрос,
Как на лучшее оружие ядерное.
Видел сам, как шла под откос
Та, что изнасиловало пятеро.
Видел сам, как "баян" по венам
Гонял бывший барыга год.
За изменою шла измена,
Искривлялся от пены рот.

Дети проклятых, ваш черед!
Выходить и дышать в пакеты.
Что же новая дрянь не берет?
Оставляйте проблемы где-то.
Оставляйте свои дома,
Обнимайтесь на сонных улицах.
Вас не встретила, к счастью, тюрьма,
Но полгорода точно дуется.

Дети проклятых да израненных,
Выходите писать закон.
Только знаю я, (это правильно),
Что внутри вы святее икон.

10.
Расскажи мне, как бежали года колесницей,
Как ты молча дышала на замерзшие пальцы,
Говорила: "Не видимся. Снится. Все еще снится.
И сердце колотится подстреленным зайцем".

Расскажи мне, как за первую ночь стала грубой,
За вторую в семнадцать вмиг поседела,
Кусала до крови и шрамов губы,
И кожа была мертвецки белой.

Расскажи мне, как много курила ты бело-красных,
Звонила кому-то, рыча в телефон,
Говорила без звуков гласных,
Шипела одно - "Где он?".

Расскажи мне, как рвало от грамма,
Как тебя с передозом кидали вниз,
Ты улыбалась своим же шрамам,
И шептала "Молю, вернись".

Расскажи мне, милая, сколько прошло,
Прежде чем он вернулся назад?
Он вернулся - и хорошо.
Чтоб забрать тебя в Ад.

11.
Он умеет одним движением все проблемы решать,
Преступая законы, бриллиант среди грязи,
И в стихах прошлых столетий теплится его душа,
Где не слышно про блат и связи.
Тень струится по стенам гаража,
Пока он дремлет, ему снится край,
И ты тихо, едва дыша, проклинай его, проклинай,
И, конечно же, не спеша,
Омывай слезами его каждый шаг.

Он бежит по свету, от дома к дому,
И пишет нежные письма к тебе одной,
Пока стреляют в его знакомых,
Пока кто-то кричит, что сам он гной,
У тебя он въедается в хромосомы,
Гонимый злой судьбой, но все же родной,
И тебе без него - разве что в кому,
Потому что не выжить уже одной.

Он опять растрепан и где-то ждет,
В самой глуши, для разборов "дела",
Из тепла и дождей в мороз и лед,
И не может сбежать, как бы ты ни хотела,
Его ночами кровью рвет,
И ломается хрупкое тело,
Но он назло, улыбаясь, живет,
Весь в черном, а кажется - в белом.

Он придет, конечно, позднее срока,
Зимой, когда ты еще спишь,
И ты услышишь: "Мне одиноко.
Я приехал. Просыпайся, малыш"

Сообщение отредактировал Mefistofel - 10.7.2015, 17:59

[Mefistofel]

12.
Бывает, что ты для всех урод или кретин,
Мол, большей твари не видели никогда,
Но для меня ты святой один,
Как бы нас не терзали болью года.

Попадаешь с полста метров в висок,
Дышишь тихонько, пытаясь согреться,
Но твой грандиозный марш-бросок -
С трех тысяч километров. Прямиком в сердце.

И в голове стучатся мысли-тревоги,
Где ты, с кем, в кого ты стрелял опять.
Меня слышали, верно, все боги,
Как я просто желаю тебя обнять.

И в моих висках серебрится седая прядь,
И здесь снова выходит какой-то тупой закон...
Слышишь, я готова все отдать,
Чтобы стеречь твой буйный сон.

13.

Когда здесь смеются, льют в стаканы отраву,
Когда в дыму не понять, кто из круга ушел,
Я закрываю глаза и вижу - по праву -
Что ты жив, относительно хорошо.

Я закрываю глаза, сигаретой дым рисую,
Кто-то стонет уже в незнакомом теле.
Имя твое не произносится всуе,
Не выдыхается где-то в чужой постели.

Имя твое - молитва иль оберег?
Людям не ясно, как можно жить тобой,
Как позабыть горы, леса, сто рек,
Следом уйти, как в последний бой.

Людям не ясно, сил уже нет сказать,
Ты вот - и бог, и ребенок, сестра, отец,
Ты - это просто как дышать,
Не будет - все, сразу конец.

Ты - это все, чего можно желать,
В нежных касаниях чуть дрожа..
И если придется себя распять,
Я пойду, улыбаясь, моя душа.

14.

Она не войдет в мой дом, не преступит порог,
Не покормит ночью под окнами птиц,
Каждый обычный ей хил и убог,
Она гордо идет - богоматерь убийц.

Цепи ее звенят, меха обнимают в холод,
Каждый случайный будет выставлен вон.
Ее глаза разъедает хронический голод,
Когда она покидает трон.

К ней приходят те, кто говорит иначе,
Кто загнил душой еще в самом зачатке.
Говорят, что она никогда не плачет,
Фаворитов меняет, как перчатки.

Ее голос хрипит, сияет злость,
Она не держит родным данных слов.
Каждый прохожий - лишь мясо и кость,
Что сломать свой нрав под нее готов.

Никогда не пытайся при ней смеяться,
Душу свою заставлять падать ниц.
В нее невозможно надолго влюбляться.
Она одиночка - богоматерь убийц.

15.

Бесконечным кажется вечер,
Боль ложится в усталый очерк.
Я тебя, как и всех, покалечу.
Я тебя, как и всех, испорчу.

Из любви моей свет не сложится,
А из жизни - того подавно.
И касания - с ранки кожицу
Не зажила чтоб. Славно. Славно.

Что из памяти моей - бешено,
Что из сердца - мертвей покойника.
Видно, свыше все перерешено,
Будет боль моя сродь конвойника.

Строчки станут моими мачтами
В корабле под названием "душа".
Я тебя, как и всех, испачкаю.
Я умею лишь разрушать.

Неразрывным кажется плач.
Все трагедии - как прибой.
Я себе сам лучший палач.
Я воюю сто лет с собой.

И тебе меня не собрать,
Не прижать к сердцу ночью.
Я могу только разрывать.
Я тебя, как и всех, испорчу.

16.

Когда этот город рухнет, будет совсем не поздно,
Будет молва молчать и реветь гранит.
И небо порвут на лоскуты звезды.
(Ты одна знаешь, где у меня болит).

Выстрелы будут дробью стучать в висках,
Трупы лежать горой посреди столиц.
Я этим городом сжат, как в тисках.
Здесь не вдохнуть и не выиграть блиц.

Здесь, средь уродов, вспышек, огней,
Я пишу бред, на него молюсь.
(Меня не отпустят к тебе. К ней.
Не отпустят - и это плюс)

Я буду знать, кто дышит в мое плечо,
Кто в меня выстрелит - наверняка.
Пока в груди еще горячо
Мне глаза закроет твоя рука.


17.

Я слышал, что завтра за нами придут.
Я слышал, что выбьют окна и двери.
Стянется веною бронзовый жгут.
За нами придут.
Поверь мне.

Разорвется башка на сотни осколков,
Грязной крови ручьи поспешат к цветам.
Я не мог протянуть так долго.
Любимая, встретимся Там.

Меня-дурака давно пора на убой,
Я все чушь несу, за нее воюю.
Прихожу как в гости к себе домой,
И на чистом полу в грязи танцую.

Давно музыкой стал гром чужих слов,
Давно предан и продан вволю.
Приходите за мной - я готов,
Я уже сам стал одной болью.

И вертится мир барабаном "питона",
И снова кого-то коронуют как вора...
Я сам есть мечта любого притона.
а нами придут. Очень скоро.

18.

От меня пахнет перченым горем и молоком,
Когда в гости ко мне приходит моя сестрица.
Садится напротив, говорит о чем-то таком,
Что обычно смертным раз в жизни снится.

Она бледнее печали, запястья ее - хрусталь,
Молодая и смелая, твердая, как гранит.
Она умеет ткать и сама печаль,
Говорить без спроса, где у меня болит.

Дикие звери льнут лишь к ее ногам,
Вереск растет, где она ступала.
Она пляшет в поле и по лугам,
И смеется, что мира мало.

Она сердце свое давно отдала на муку,
Став святой для бродяг и убийц.
И ей жизнь хранит и целует руку
Белокурый преступный принц.

Небо дает ей шанс, чтобы обратиться,
Чтобы вспять время повернуть.
Но она упряма - моя сестрица,
И вновь выберет этот путь.

19.

Мертвые стонут в могилах. Мертвые плачут, ревнуют, дрожат.
Мы с тобой, увы, вместе, милый, танцуем песней ночной ножа.
Кто-то нас ищет. Кто не удержал.

Осколки-встречи пронзили кожу. Кровило сердце на год вперед.
Вокруг все карты сомкнуло ложью. Нас кто-то видел и кто-то ждет.
Да только путь все не разберет.

Пускай приходят - чего бояться? Лишь зря толпиться кошмарным снам.
Мы можем выжить или расстаться, горюют мертвые-то по нам.
Но только знаешь, без всяких драм -
Придут - я тебя не отдам.

20.
Ты меня научил молчать, где грохочет молва и порох,
Где поют по ночам о том, как врывается в вены смерть.
Ты меня научил молчать в этот огненно-рыжий морок,
И оставил среди других вековой печалью смотреть.

Я смотрел, как уходят в ночь, пропадая, дети,
Как сгорает среди знамен в государство святая вера,
Как боятся идти на улицу не при свете,
Как становится наказанием чьим-то мера*.

Я смотрел, как уносят тела в прихожих,
Как в халатах белых прячут ладони с ложью,
Как спешат по проспектам сотни прохожих,
И не знают, что их всех не станет тоже.

Я смотрел, как матери нежат горе,
Как убийца становится иконой границ,
Как на белых землях сгорает море,
Как от власти сбегает неверный принц.**

Я смотрел, не в силах сдержать обиды -
Почему же молчанием ты одарил мой путь?
Почему есть демоны, инвалиды,
Почему не дать им другую суть?

Ты меня научил молчать, несмотря на мои печали,
Несмотря на кошмары, что вьются тесьмой дорог.
Отчего же молчишь сам, как в самом начале?
Отчего же ты глух, мой личный бог?

21.

Был ты потерянным кораблем
Точно б знала, где и когда умрем,
Кем мы будем, когда вдвоем
Оставляет хрипеть нас быт.

Ты растерян, но не забыт.

По следам вьются порчи-нити,
Мы одни среди всех событий,
Средь проклятий, чужих соитий
Не боимся ступить за край.

Выбирай - беги или умирай.

В спину брошены невзначай
Нам обрывки того ключа,
Что хранят только сгоряча,
Где написаны судьбы всех.

Нас ждет гибель... Или успех?

Говори о других лишь ночью,
Если сбоя в сети не хочешь
(Нас ведь слушают, между прочим),
Прорывают имена и даты.

Ты рожден быть для них проклятым.

Ты рожден танцевать на грани,
Где калека калеку ранит,
Где удача почти в кармане,
Только кажется, что прошло...

Не стреляй в меня. Хорошо?

22.

Если б ты меня научил, как дорога в ночи горчит, как не прятаться от ножа - я сбежал бы, клянусь, сбежал.
Если б дал ты мне боле прочих, укрывал бы от ветра ночью, то не сила б во мне была - так, лишь слава одна плыла.
Если б ведал мои все страсти, сберегал от любой напасти, вытирал бы все слезы вмиг - я другой бы совсем возник.
Если б нежно меня качал - не умел бы сейчас молчать, как молчу я порой при боли - я бы не был бы так спокоен.
Если б реже со мной серчал, все ошибки б не замечал, стал бы я капризнее дамы, раздувал из всего бы драму.
Если б был как отец и мать, прятал тихо в свою кровать, разучился бы я мечтать о своей, невозможной силе. Мне казались бы болью мили.
Если б мог ты одним гордиться, я бы вырос жестокой птицей, что развеет любую ложь и за пазухой кроет нож.
Если б мог мной одним ты править, если б время пошло назад...

Спасибо, что я сильнее, чем мог представить.
Спасибо, что не уберег мой Ад.

23.
Ничего, брат, вытянем, выживем, пережжем,
Время расставит приоритеты и цели.
Умрут те, кого мы бережем,
Травят те, с кем с одной руки ели.

По подвалам пройдут в поисках следа,
Показания возьмут у случайных прохожих.
Ничего, брат. Не сдохну - приеду,
Как бы ни было вместе сложно.

Пусть горят города вереницею станций,
Пусть нас ищут - бывает все же.
Научи меня, брат, расставаться
С теми, кого спасти мы не можем.

А спасти мы не можем многих -
Кому пуля в висок, кому яд на ресницы...
Утопают в рассветах тревоги.
Ничего, брат. Свобода приснится.

[Mefistofel]

24.


Разная масть впивалась в горло сухим намеком,*
Мы раздирали грань, братаясь в побегах в жизнь.
Небо смотрело в нас жестоким, чужим упреком.
Ничего, брат. Будет больно - держись.

Сопли оставим слабым - не положено нам по части,
(В чьих руках горечь - тому недолго бежать).
Ничего, брат. Будет море и счастье.
Нужно только смерть удержать.

Нужно только следы зачистить да дать лепиле**,
Чтобы он залатал дыры в плечах и душах.
Ничего, брат, выспимся мы в могиле.
Ничего, брат. Лишние в связи уши.

25.

Он мне пел по ночам, как вскрывают долгами глотку,
Как на струнах играет тот, кого последним поймали,
Как с локтя дети пьют водку,
Как уходят те, что горя не знали.

Он мне пел по ночам о любви и смерти,
О том, как не могут сны отпустить.
Хотите - верьте, хотите - не верьте
Я желала спасти его, только спасти.

Я желала открыть ему мир почище,
Где обнимут сонного и покажут,
Как уютным сделать жилище,
Где о боли ничто не скажут.

Я желала дать ему ту заботу,
Что лелеет мать больное дитя.
Что не даст ему еще кто-то,
Без упреков и не шутя.

Но он только смеялся - что знаешь?
Что могло случиться с тобой?
О несбыточном ты мечтаешь.
Я молчала, что была за его спиной.

26.

Мое сердце - ржавый обломок
В веренице из дней и станций -
От крови на губах до пробок,
От проклятий до нервных танцев.

Мое имя гремит в угрозах,
Где теряют упреки сталь.
От принятий в упрямстве позах,
От времен, что хранит хрусталь.

Мое прошлое все размешано
По стаканам матросских вин.
Меня жаждут видеть повешенным,
А я все смеюсь - я один.

Я танцую, смеюсь - помешанным,
Куда вам тесниться со мной?
Вам бы ночи алмазно-нежные,
Мне бы - небо и новый бой.

Никогда вам со мной не справиться -
Я рожден разгрызать гранит.
Только время на плечи валится
Да душа по ночам болит.

[Mefistofel]

27.
кто из нас первый вынесет срок - время покажет, уставы разрушив.
это не боль - это просто урок, чтобы плавнее казались нам души.
ты догоришь, разнимая прохожих, я перестану писать письма в ад.
здравствуй, мой друг. было так сложно уйти, не вернуться назад.

здравствуй, мой друг! я на прицеле танцую холодной сталью ножа.
там, где когда-то мы пили и ели, теперь выйдет только мертвым лежать.
те, кто нам клялся в вечной подмоге, нынче с другими клятвы ведут,
нас позабыли наши же боги, только их ангелы преданно ждут.

здравствуй, мой друг! я так устала нести за двоих этот крест бытия.
там, где казалось, что времени мало, теперь остаюсь только лишь я,
и строки текут, замирая, меж пальцев, и молчит барабан, пустея в ночи.
тебя нарекли бы одним из страдальцев, но ты об этом вечно молчи.

здравствуй, мой друг! я умираю, когда не успеваю закрыть всех плечом,
ты же сам знаешь - только по краю, даже если уже обречен.
ты же сам знаешь - нет боле порока, чем не спасти кого-то в ночи.
кто из нас первый не вынесет срока - тот и окажется неизлечим.

28.
Сколько еще в пути - нам неизвестны чувства.
Время за сном идти, в мир, где извечно пусто.
В мир, где сплетают ложь, чтобы увидеть силу.
Брат, ты за мной идешь? Путь мог вести в могилу.
Брат, ты за мной спешишь? Через людские толки,
Там, где подохла "мышь", слезая не с той иголки.
Там, где гремит молва, что нас, известно, судит.
Я же пойду сперва, я ненавистен людям.
Я прогрызу им пасть, чтобы смеяться долго,
Я им не дам упасть, я же убью их "волка".

Новых смешных дорог выльются баррикады.
Брат, ты за мной идешь, в путь, что зовется адом?

29.
я вмерзаю в твой город ливнями в летнем зное,
разъедаю на части твои пути.
нас, о мой друг, всегда будет двое, и нас никто не сумеет найти.
сгорят адреса, разрисуют все хаты,
проверят дома, подвалы, подруг, но нас не настигнет горечь расплаты,
за то, что оставили проклятый круг.
за то, что скрывали возраст и лица,
за сонные дни в чужих лагерях. нам ужас окраин всегда будет сниться,
и дым, застилающий дыры в дверях.
шаги в темноте, по следам до упора,
когда уже держишь ножик поближе, но некто уходит, зардевшись под вора,
рука опускает лезвие ниже.
но все же дрожит, готовясь ко встрече,
что сулит последний танец по краю,
словами другие пускай других лечат,
я от подобных встреч умираю.
я же всегда - изранен и пьян,
и прошлое нас не оставит в покое, нас вынесет, друг мой, к ним океан, но нас будет двое, в гибеле двое

30.
не говори о нем, заставь остальных молчать, сотри имена и все, где он оставил след.
сомкни на губах на год печали свою печать, как будто его и нет, как будто его и нет.
он не виновен в том, что оказался выше, в том, что его удар летальный повлек исход.
имя его теперь другие женщины слышат, другие пишут ему, как их целуют рот.
он не успел сбежать и он оставил путь, он на суде молчал, не говоря о том,
что в его венах бьется и закипает ртуть, что он за них возьмется, только потом, потом.
он о тебе писал, он ждал все новой встречи, ты зареклась любить, надеясь, что все пройдет.
время его ушло, время его калечит, время втыкает гвозди и расплавляет лед.
молчи же о нем, молчи, не раскрывай секреты, сожми в кулаке ладонь, наполнив ее огнем. и проклинай в ночи законы и все запреты, безжалостно раскрывающие память и смерть о нем.

[Mefistofel]

31.
оживай на измятых моих страницах,
разбивай сомнением нить забот. ты умираешь в шумных столицах, пеною кривится выжженый рот.
ты забираешь чести и власти,
что отдаются лишь через могилу. смеешься над теми, что другой масти,
кажешься женщинам кротким и милым.
ты знаешь запреты сильней любой страсти,
ты знаешь гонения в пламя ночи, кидаешь в соседей небрежное "здрасте",
когда любой другой промолчит. когда в бардаке не услышать и звука,
и пьяный кабак горит среди весен, тебе в спину шепчут "вот этот вот -сука",
за то, что оставил их как-то без десен.
ты вечно изломан и пишешь куда-то,
и кто-то марает смех песнями в рай,
и кто-то нарекнет тебя виноватым... а ты оживай. ты лишь оживай.

32.
у их докторов не будет лекарства, у их матерей не найдется любви. на их флигелях мы построили царство, из ходок и боли, из яда в крови. лепила зашьет наши раны в ладонях, нам выдаст рецепт на зелье в могилу, и мы никогда не узнаем о боли, и мы никогда не проявим их силу. в дороге зашквар, беги вновь по грани, сгрызая чужие лица и толки. что знают те, кого слово ранит? что чувствует тот, кого гонят волки? что выдаст нам новый шаг в неизвестность? что скажут о нас своей дрянной стае? этапом прошли мы всю эту местность, когда нас поймали в том самом мае. все брат, неизбежно, все хрупко до боли, для нас уж не будет ни слова любви. как здорово, брат, что нас вечно двое, что мы построили мир на крови

[Mefistofel]

33.
я иду по статье, прожигая следами грязь, я иду, улыбаясь, в успех не веря, ты встречаешь, суда не боясь, открывая мои же двери. я иду по статье, проклиная законы, я иду, подставляя себя врагам, все сметая с пути - лики, церкви, иконы, то, что было доступно лишь нам. я иду по статье, и за мной запах мяты, я иду и несу возглас смерти. они скажут, что я был проклятым, что я их насадил бы на вертел. я иду по статье, раньше прочих, я иду по тому, что успеют принять, и вернусь, вероятнее, ночью, ты меня будешь, молча,встречать.

34.
Мы не выйдем на верх трясины - нам дано раствориться в ней,
Не пытаться казаться сильным, не метать между двух огней,
Не бояться того исхода, что пророчат таким, как мы -
От сияния купюр до сброда, от колледжей до нар тюрьмы.

Мы не выйдем среди болота - мы всегда будем в нем расти,
Не пытаясь спасти кого-то, не боясь свою грязь нести.
Мы не выйдем из лимузинов, не напишем сенсаций в хлам,
Нас окутает смерть корзиной, она будет смеяться нам.

Мы не вылезем - это точно, это все решено за нас,
Уже можно шататься ночью, не скрываясь от чужих глаз,
Уже можно идти в натяжку или, рухнув на дне, молчать.
Моя жизнь - это лишь затяжка, от которой нельзя кричать.

[Mefistofel]

35.
жизнь вертелась меж нар и доз,
полосами прошли года,
намалюй на меня донос,
чтоб не вышел я никогда.
распиши для меня дома,
разрисуй адреса барыг,
сделай все, сделай все сама,
оставляя везде свой клык.
красота твоя - чисто ложь,
жизнь - зеленая полоса,
ты вонзила в меня бы нож,
чтоб калечил я небеса.
ты б сама умаслила всех,
ты нашла бы мощнее крышу,
лишь бы мой не услышать смех,
лишь бы я никогда не вышел.
мир совьется одной кривой,
упадут щелкачи из рук,
я вернусь за одной тобой,
я вернусь в свой проклятый круг.

35.
жизнь вертелась меж нар и доз,
полосами прошли года,
намалюй на меня донос,
чтоб не вышел я никогда.
распиши для меня дома,
разрисуй адреса барыг,
сделай все, сделай все сама,
оставляя везде свой клык.
красота твоя - чисто ложь,
жизнь - зеленая полоса,
ты вонзила в меня бы нож,
чтоб калечил я небеса.
ты б сама умаслила всех,
ты нашла бы мощнее крышу,
лишь бы мой не услышать смех,
лишь бы я никогда не вышел.
мир совьется одной кривой,
упадут щелкачи из рук,
я вернусь за одной тобой,
я вернусь в свой проклятый круг.

[Девушка-мечта]

очень сильно