Авторитеты Законники Отрицалы, Кто они Опции Подписка на тему Сообщить другу Версия для печати Скачать тему Подписка на этот форум Режимы отображения Древовидный Переключить на: Стандартный Переключить на: Линейный

[Nikita Gysarov]

Добро пожаловать оствляем свои коменты по данной теме которая всплывает в других темах как опора ... Кто что думает???

Сообщение отредактировал <Бродяга> - 9.5.2008, 20:41

[koma]

Добро пожаловать оствляем свои коменты по данной теме которая всплывает в других темах как опора ... Кто что думай ???

(IMG:http://www.forumtyurem.net/style_emoticons/default/rolleyes.gif) Я хочу оставить свой комментарий на твою тему!!!! Человек, которого я очень уважаю и с удовольствием читаю его книги и публикации Генрик Сечек!!! Он "бывший вор"! Для меня он является полным авторитетом, как человек и учитель!!! Я не встречалась с ним лично, но мне бы очень хотелось иметь такого близкого друга и наставника, как он!!!!
Для тех, кто не слышал об этом человеке, его судьбе и творчестве много информации в Интернете!
Сюда я помещаю интерью с ним! Думаю, что относительно его авторитетной личности большинство сойдется в мысле, что ОН - настоящий человек с Большой буквы!!!!!!

«Кондуктор, нажми на тормоза.."

Генриха Сечкина, музыканта с мировым именем, гитариста, писателя, автора десятков статей в газетах, бывшего «вора в законе», называют автором песни «Постой, паровоз, не стучите, колеса...»

Я ехал на встречу с автором известной песни, рассчитывая на веселый разговор. А встретился с человеческой судьбой, которой с лихвой хватило бы на три трагедии Шекспира. Сечкин прожил не одну жизнь. И в каждой из них боли, отчаяния и страданий ему выпало по полной мере. В семнадцать лет, отмотав первый срок, москвич из Трехпрудного переулка был сослан «на 101-й километр». Именно тогда Сечкин положил голову на холодный рельс и стал ждать приближения поезда...

Пятнадцать дней и ночей, а из документов – только справка об освобождении, он пытался найти работу. Его не брали. Ни слесарем, ни грузчиком. Ни дворником.

Человек, вышедший из тюрьмы, мог быть в СССР (прямо по Егору Прокудину из «Калины красной») только вором.

Унижение. Стыд. Злоба. И если бы не сжимавший виски голод – все пятнадцать дней во рту не было ни крошки, – Гена, как называла его работавшая в «Известиях» мать, возможно, не увидел бы в морозном тумане приближающегося поезда.

Он его услышал – голова лежала на рельсе. Он был молод. По сути – юн. Жажда жизни оказалась сильнее чувства безысходности. В последний момент Генрих крутанулся всем телом под откос. Товарный лишь обдал снежной пылью.

Это был еще не тот «паровоз». «Тот», с прицепленными к нему «телячьими» вагонами, где и сочинялась сообща песня – «я к маменьке родной с последним приветом», – пройдет в жизни Сечкина к Тихому океану еще не скоро.

А пока Генрих побрел на станцию и увидел там – как будто и впрямь попал под стальные колеса – копченую колбасу, что торчала у прохожего из авоськи. Выхватил. Оторвал зубами кусок. Жадно стал глотать.

20 лет с конфискацией. Конфискацией того, чего у него и не было. Разве что остатка колбасы.

... Лагерь в Коми. «Вору в законе» Секе и его другу Бизону полгода готовят побег. Во время работы на лесоповале долбят с торцов в толстых еловых стволах дупла. В одно дупло, как в пенал, вставляют Генриха – Секу. Во второе – Бизона. Торцы, как пробкой, закрывают срезами еловых стволов.

Бревна эти едва не стали для беглецов гробами. Ведь засунули узников в дерево, как грифели в карандаши. Невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой.

И когда уже на берегу реки, перед лесосплавом, решили беглецы выбраться наружу, онемевшие ноги не слушались, а затычки на обрезе бревен не открывались.

Но опять обошла смерть Сечкина стороной. А потом обходила целую неделю, пока шли в окружении волчьей стаи на север, питаясь мхом и корой, сбивая погоню со следа.

И еще раз обошла, когда, проснувшись утром на земле, Генрих увидел, что от Бизона осталась одна нога – съели волки. И потом, когда погоня достала, но не забила, как часто бывало, до смерти.

И в шестой... и в седьмой... и в девятый, когда, надев на тело специальную «рубаху» – чего только не напридумывали изуверы! – ломали позвоночник. И когда расстреливали. И когда при жуткой резне между ворами выжили лишь единицы.

Это теперь лауреат международных конкурсов Сечкин, чье имя в энциклопедии гитарной музыки «Лексикон гитары» вписано рядом с именами Паганини и Шуберта, объехав весь мир от Колымы до Америки, знает: страшнее смерти физической лишь мучительное чувство несправедливости. В восьмидесятые годы ему снова дали несколько лет «с конфискацией» – за... просмотр «не тех» видеокассет.

После этого Генрих потерял жену, с которой прожил двадцать лет. А потом убили его старшего сына...

Сечкин страшно одинок. Хотя у него есть много друзей, семилетний сын и даже бывшая жена.

Воровская сходка много лет назад отпустила Секу в «обычную» жизнь. Случай редкий, но он этого сильно захотел. Потом научился играть на гитаре, стал виртуозом. Но во время последней отсидки конвой изуродовал наручниками уже известному музыканту кисть руки.
– Не играть же одним пальцем, – констатирует Генрих.

И вроде бы без логического перехода продолжает:
– Скоро вот Новый год. Помню, когда сидел последний раз в Лефортове, мы заранее вылавливали из супа и сушили лавровые листы. В канун праздника сделали из хлебного мякиша ствол новогодней елки, утыкали ее вместо веток лавровыми листами, обвесили серебристыми гирляндами из сигаретной фольги, склеенными хлебным клейстером. Соскребали с корочки голландского сыра стеарин, вытягивали из полотенца нитки и мастерили свечи.

– Генрих, а ведь мы с вами в конце шестидесятых играли на гитарах по соседству. В Москве. Вы вели классы в Доме культуры им.Чкалова, я осваивал семиструнку на той же улице – в Доме культуры «Правды».

– Да. Было дело...

Он курит одну сигарету за другой.

– В камере от дыма руки своей не увидишь. Я привык. Видите, даже окно не открываю. Так лучше, чем выхлопом дышать (Сечкин живет на первом этаже). Из 54 лет по сумме приговоров я отсидел больше пятнадцати. Каждый шаг описал в книге «На грани отчаяния»...

Взгляд синих глаз Генриха Сечкина вдруг стал твердым, как сталь. Он смотрел как будто на меня. Но две свинцовые пули неслись от переносицы куда-то вдаль, туда, где уже ничего нельзя было изменить и никого невозможно было догнать.

– Жизнь можно начинать бесконечное количество раз. Но ценить нужно каждое мгновение. А вы говорите: «Постой, паровоз...»
Александр КАПРАЛОВ

© «Гудок» 03.12.2005